Информация о материале: Категория: "Еврейский вопрос"

Ури Мильштейн. "Гений. О Зеве Жаботинском"

Некоторые высокопоставленные сионистские функционеры просто игнорировали его, некоторые именовали “Гитлером”. Это станет не самым популярным утверждением в атмосфере сегодняшнего Израиля, готовящимся праздновать свое 70-летие, но я думаю, что Зеэв Жаботинский - гений.

Основатель БЕЙТАРа умер 75 лет назад. Он слышал шум крыльев приближающейся Катастрофы. Он отбросил литературу ради своего народа, ради попытки убедить его выбраться из европейской могилы, которую вот-вот начнут засыпать землей, и спрятаться за Железной Стеной в Национальном Убежище.

К сожалению, большинство евреев Европы его не слышало, а те, кто услыша - или не понял, или пытался даже ему мешать, т.к. диагноз, поставленный Жаботинским, угрожал европейскому еврею. Умирая, он видел Катастрофу, ставшую свершившимся фактом.

"Большие опасности и тяжелая ответственность", - писал военный философ Карл фон Клаузевиц, - "подавляют обычных людей. Если данные обстоятельства, напротив, укрепляют у них рассудительность, то, должно быть, они отчаянные идеалисты". Угроза европейского национализма еврейскому народу, борющемуся за сохранение идентичности, особенно на рубеже 19-го и 20-го вв, - не только не остановили Жаботинского, но наоборот, сделали из него того идеалиста, о котором писал Клаузевиц. На практике, эти угрозы дали старт почти невозможному - сионистскому движению, противостоящему не только внешним, но и внутренним угрозам. Угрозы эти остались, т.к. их просто невозможно уничтожить, но Жаботинский показал как им противодействовать посредством еврейской революции.

Он предостергал: меч будет убивать еще долго[1] и тот, кто скулит “Доколе будет меч убивать ?!” [2], не сможет противостоять угрозе.

Это – “философия безопасности”, предложенная им своему народу, которую большинство не поняло или, поняв, не приняло. Но были и те, кто перенял эту философию у Жаботинского, приписав себе ее возникновение.

Зло откроется с Запада[3]

Шопенгауэр писал, что “Талантливый – как снайпер, способный поразить цель, которую не могут поразить другие. Гений – снайпер, попадающий в цель, которую другие вообще не видят.”

Согласно этой формуле, Жаботинский был гением – и не только потому, что предпочитал практическое действие, но и потому, что сделал себя рычагом истории. Он сделал это с помощью безграничной любознательности, смелости, способности “видеть ребенка до его зачатия” и способности видеть цель, еще не извлеченную из запасников и не повешенную на стену.

Можно сказать, что такими были пророки Израиля и, IMHO, самым великим из них, в политическом смысле, был Шмуэль, который еще до Йешаяhу, Йехезкеля и Йирмияhу предвидел установление монархии, разрушение еще не построенного Храма, потерю еще не приобретенного государства и уход в Галут, хотя заселение Страны еще не завершилось.

За 3000 лет до лорда Эктона, Шмуэль предупреждал, что власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно. Так Шмуэль предвидел переход от “ивриизма” к “иудаизму”, что привело Народ к Катастрофе. Народ хотел царя для безопасности, для того, чтобы царь вел армию на войну с плиштим. Шмуэль понимал, что реальность, когда нация является политически независимой, не позволит соблюсти все те ограничения, которые Моше наложил на царей. Шмуэль выражал свое несогласие с Моше и предупреждал, что безопасность евреев пострадает именно при монархии, т.к. будущие цари станут большей угрозой свободе и жизни, чем внешний враг. Он видел то, что было сокрыто от глаз Моше.

Таким был и Герцль, предсказавший возвращение еврейской государственности за 50 лет до того, как это случилось. Таким был Эйнштейн, который, наблюдая за лифтом, понял основной принцип частной теории относительности. По его словам, “это наблюдение за лифтом стало самой счастливой минутой моей жизни”, минутой, когда Эйнштейн попал в цель, которую никто до него не видел, минутой, изменившей человеческий образ мыслей.

И таким же был Жаботинский: в 1897 году, когда ему было всего-то 17 лет, в год Первого сионистского конгресса Герцля, Жаботинский предупреждал в еврейском студенческом клубе в Берне о Катастрофе, которая случится через 60 лет.

Зеэв Жаботинский с женой и сыном

Видимо, перед своей внезапной смертью в возрасте 60 лет в 1940 году, он понял, что его попытки спасти евреев не увенчались успехом. Стало ли это причиной его смерти? Этого мы никогда не узнаем. Еще юношей Жаботинский понял, что уход Запада от христианства к национализму и социализму, толкает евреев на край пропасти и позволит случиться невиданной доселе, благодаря передовым разработанным технологиям, Катастрофе.

Ницше, перед которым преклонялась тогда вся молодежь Европы, включая Гитлера, обозначил направление, о котором писал Жаботинский: отказ от сократовского рационализма в пользу дионисийского экстаза. Жаботинский интересовался Ницше, но погромы в России расставили все по своим местам и он понял к чему все идет: поклонник Ницше Адольф Гитлер всем это наглядно продемонстрировал.

"Вейцман, угол Жаботински"

Зеэв Жаботинский был практиком – прекрасно знающим теорию, любящим ее, но выбирающим практику. Действия народов на пользу себе завораживали его. Жаботинский наблюдал и делал соответствующие выводы – не как сторонний наблюдатель, сидящий в башне из слоновой кости, но как рыцарь, служащий идее, людям вообще и своему народу, в частности. С самой юности он понимал, что в каждом процессе есть аспект безопасности, проблемы в котором могут убить сам процесс.

Когда Жаботинскому было 3 года, иммунная система его отца рухнула – он заболел раком. Семья распалась и богатство быстро сменилось бедностью. “Железная стена” треснула. С тех пор Жаботинский начал понимать, что иммунная система есть основа безопасности. Национальная безопасность, согласно Жаботинскому, является сердцем национальной идеи и является основным ее признаком, т.к. нация естественно и всегда есть объект угрожаемый и угрожающий, как и составляющие этот объект другие объекты – люди. Нация может существовать только если есть внутри нее люди, готовые пожертвовать личным благополучием на ее благо.

Когда Жаботинскому было 18 лет, он учился в Римском университете у видного марксиста - профессора Амтонио Лабриола. Он увидел, что социалисты заняты классовой борьбой и интеллектуально игнорируют военные вопросы. Когда социалистам понадобилась армия, она оказывалась или малоэффективной, или вообще – неподчиняющейся.

Жаботинский понял, что эта концепция верна не только для евреев, но и для всех остальных народов. В этом заключалась его критика Бен-Гуриона и социалистов, захвативших власть в сионистской организации и выгнавших его оттуда с использованием грубых методов (апогеем конфликта стал эпизод, когда Бен-Гурион назвал Жаботинского “Владимир Гитлер”), т.к. Жаботинский думал о войне и действовал, чтобы создать еврейскую армию.

Концепция безопасности влияет на все процессы внутри нации. Жаботинский понял это еще в Одессе. Этот город сформировал его сионизм, потому, что этот город был особенным: Одесса оставалась в мире реализма и на нее не влияли пост-национальные идеологии, такие как марксизм, например. Он хотел остаться “человеком без этикетки”.

Бен-Гурион

Жаботинский, верный сократовскому “Знай себя”, всю жизнь стремился не терять связи с реальностью, которая была скрыта, но не заперта в его динамичном мировосприятии. А оно, его мировосприятие, развилось из постоянного диалога с различными процессами, которые шли в мире людей: национальными, социальными, политическими, экономическими, научными, культурными, философскими и т.д. В этой системе процессов есть столкновения, противоречия, выразившиеся и в диалоге Жаботинского с ними.

Противники Жаботинского или просто те, кто не понял его, использовали эти противоречия против Жаботинского. Они не понимали и не понимают, что противоречия – интегральная часть реальности. Он фанатично придерживался своего права на свободу мысли, невзирая на то, что часто эта свобода вступала в противоречие с мыслями и идеологиями других. Поэтому, Жаботинский был для многих ультимативно “controversial” фигурой, т.к. представлял для них угрозу, а его наследие представляет для них угрозу до сих пор. Многие преклонялись перед ним и видели в нем вождя на все времена, хоть и не всегда вникали в его учение и иногда создавали идеологии, противоречащие его философии. Многие видели в Жаботинском опасного фантазера, исповедующего идеологию, которая на практике его идеологией не являлась. Большинство его поклонников и последователей не осознали всё богатство этой личности и, поэтому, часто принижали ее значение.

Самым видным из них был Хаим Вейцман, сотрудничавший с Жаботинским в Лондоне во время Первой Мировой войны. Их задача была привлечь Англию к сионистскому проекту. Они были настолько близки, что Жаботинский даже иногда жил в доме Вейцмана и подружился с его женой Верой, которая понимала его намного лучше, чем супруг. Успех был огромен. Вейцман добился публикации “Декларации Бальфура”, а Жаботинский создал “еврейский батальон” в английской армии. Трудно представить, кому из них было труднее всего и что принесло больше пользы сионистскому проекту. Однако, с уверенностью можно сказать одно: оба эти предприятия заложили основу сионизма и Государства Израиль.

Хаим Вейцман

Но, несмотря на то, что они действовали вместе и после войны, Вейцман не соглашался с Жаботинским. Расхождения только увеличивались с годами, особенно после того, как Вейцман убеждался в правоте Жаботинского – например, в вопросе о роли Англии в Палестине. И если даже Вейцман был раздражен, то что говорить о менее уравновешенных деятелях?!

“Знай себя” и диалог с великими мыслителями всех времен и народов позволили Жаботинскому понять, что он – сын еврейского народа, что народу этому угрожает опасность – не потенциально-теоретическая, но немедленная и непосредственная. Будучи гуманистом и воином, он встал на сторону того, кому угрожает опасность и показал ему путь к спасению.

Гражданский министр обороны

Погромы в России начала века убедили еврея в Жаботинском рассматривать нейтрализацию этой угрозы в качестве первоочередной. Путь проложил Герцль, с которым Жаботинский встретился, как депутат от Одессы, на сионистском конгрессе в Базеле в 1903 году, через четыре месяца после погром в Кишиневе.

С тех пор его жизнь была посвящена только сионизму. В отличие от своих современников, Хаима Вейцмана и Давида Бен-Гуриона, Жаботинский сконцентрировал свою деятельность на вопросах безопасности, на предотвращении угроз, признаваемых и видимых далеко не всеми.

"Безопасность" у Жаботинского – это, конечно, прежде всего эффективная армия, которая станет “железной стеной” на пути различных угроз. Кроме того, залогом безопасности были его известные “пять м” – “мазон”(“пища”), “мальбуш”(“одежда”), “морэ”(“учитель”), “маон”(“жилище”), “марпэ”(“лечение”). Для достижения всего этого Жаботинский предлагал осуществить “еврейскую революцию”(“маhапеха иврит”).

Жаботинский не был военным специалистом в узком смысле, хотя и закончил в Англии “быстрые” офицерские курсы. Но, в отличие от большинства отцов-основателей сионизма, он считал, что невозможно игнорировать угрозы уничтожения евреев в Эрец-Исраэль и невозможно эти угрозы устранить. Для достижения национальных целей надо использовать эффективные военные средства. Эти средства – не цель. Высшая цель по Жаботинскому – национальный интерес. К этой цели следует идти всеми путями.

4 ноября 1923 года Жаботинский опубликовал свою статью “О железной стене (мы и арабы)” в русскоязычном журнале “Рассвет”. В статье сформулированы основные выводы, сделанные им из еврейских погромов в Эрец-Исраэль в 1920-21 гг. и более ранних событий. Статья стала основополагающей в концепции безопасности Жаботинского. Ее положения актуальны до сегодняшнего дня.

Большинство исследований “концепции безопасности Жаботинского” сосредотачиваются на этой статье, но и до и после 1923 года Жаботинский высказывался по этой теме. Большое значение имеет, например, его книга “Турция в войне” (Лондон, 1916) и другие работы.

Он умер в возрасте 60-ти лет, на пике своей активности, политической, практической, интеллектуальной. Вероятно, проживи Жаботинский дольше, он систематизировал бы свои идеи в области безопасности, но, вне всякого сомнения, человек, предвидевший Катастрофу европейского еврейства, оказал огромное влияние на концепцию безопасности Израиля, государства, возникшего уже после его смерти.

"Маарив" 9 апреля 2015