Стэнфордский эксперимент

Зимой 1971 года в одной из газет штата Калифорния появилось необычное объявление. Для участия в двухнедельном эксперименте приглашались психически и физически здоровые мужчины 25-30 лет. Суть эксперимента не объяснялась.

Сообщалось лишь, что цель его – «исследование реакции человека на ограничение свободы, на условия тюремной жизни и на влияние навязанной социальной роли». Вознаграждение – 15 долларов в день. По тем временам – сумма немаленькая.
На объявление откликнулись 75 добровольцев. С помощью различных тестов были отобраны 20 человек. Думается, если бы эти люди знали, что их ожидает, они постарались бы держаться подальше от психологического исследования, которое решил провести 38-летний профессор кафедры психологии Стэнфордского университета Филипп Зимбардо.

Не университет, а тюрьма

Профессора Зимбардо давно интересовал вопрос: почему, несмотря на все улучшения в учреждениях исправительной системы, уровень уголовных преступлений в стране не снижается? Иначе говоря, почему люди, попавшие за решетку, не перевоспитываются, а идут на новые преступления? Как влияет атмосфера тюрьмы на психику заключенных? А на психику сотрудников тюрем и колоний?

Для того чтобы найти ответ на эти вопросы, один из коридоров Стэнфордского университета превратили в тюрьму. Это, конечно, не была тюрьма в полном смысле слова, однако предполагалось, что здесь удастся создать условия, похожие на условия исправительного заведения. Три кабинета стали камерами, а два – комнатами для охраны и директора тюрьмы, роль которого предназначалась Зимбардо, деревянные двери заменили стальными решетками, туалет приспособили под изолятор. Повсюду, даже в комнате охранников, были вмонтированы следящие видеоустройства.

Участники эксперимента знали о тюремной жизни лишь благодаря кинематографу. Десять человек из их числа должны были на две недели стать арестантами, другие десять – тюремщиками. Роли распределили, подбрасывая монетку: орел – надзиратель, решка – узник. Все по-честному. Правда, чуть позже те, кому выпала роль заключенного, утверждали, что имел место подлог – надсмотрщиками становились более сильные физически. Однако организаторы эксперимента это опровергают.

Лишить индивидуальности

Охране выдали форму цвета хаки, а также темные очки и резиновые дубинки. Всех предупредили – бить заключенных нельзя. Тюремщики должны были работать в три смены по восемь часов каждая.
Будущих арестантов попросили в ближайший уик-энд находиться дома.
Каково же было удивление давших согласие на эксперимент, когда в субботу за ними явился наряд полиции, на глазах членов их семей и соседей им предъявили обвинение в вооруженном ограблении и препроводили в участок.

На арестованных завели дела, сняли отпечатки пальцев и отвезли в коридор университета, переоборудованный в тюрьму. Никакой речи о психологических опытах уже не было.
У заключенных отобрали одежду и нижнее белье, а взамен выдали короткие халаты с оборванными пуговицами. Для того чтобы лишить людей индивидуальности, им присвоили номера, а в довершение всего каждого заставили надеть на голову женский чулок.

Приведем здесь слова Филиппа Зимбардо, который поясняет эту часть эксперимента: «Мужчине присущи стойкость, смелость, решительность. Такие черты характера неудобны для надсмотрщиков. Лишение узников мужских качеств в данном случае выразилась в том, что заключенных заставили натянуть чулок на голову, лишили возможности носить белье и одели в коротенькие халатики, отчего мужчины сразу стали чувствовать себя не в своей тарелке. Их движения стали напоминать женские, утратили стремительность. Охрана начала презирать их».
Щиколотку каждого заключенного «украсили» цепью с замком, которая причиняла неудобство при ходьбе.

Разделяй и властвуй!

В первую же ночь охранники разбудили арестантов и в течение десяти минут проверяли, у всех ли на халаты пришиты личные номера. Забегая вперед, скажем, что в следующие ночи длительность проверок возрастала и к концу эксперимента достигла трех часов.

Заключенные пытались шутить, но за каждую шутку охранники заставляли их отжиматься или стоять на одной ноге, поэтому вскоре шутники погрустнели и умолкли.

На следующее утро кто-то из узников заявил, что ему все это надоело, и потребовал, чтобы его выпустили. К нему присоединились остальные, они сняли с голов чулки, спороли с халатов номера и подтащили матрасы к решеткам, заменяющим двери. Ночная и дневная смены охранников поначалу не знали, как поступить. Но затем вызвали третью смену, ворвались в камеры и стали поливать бунтовщиков из огнетушителей. Матрасы выбросили в коридор.

Затем, когда восстание было подавлено, выявили зачинщика. Им оказался заключенный под номером 8612, которого немедленно перевели в изолятор.

Посовещавшись, охранники решили в дальнейшем действовать более тонкими методами. Они выделили одну из камер для «хороших» арестантов. Туда перевели трех человек, которые вели себя во время восстания наименее активно. Им позволили мыться и хорошо накормили. Остальные были лишены таких привилегий. Через шесть часов привилегированных узников вернули в обычные камеры, а оттуда взяли наугад еще трех – для того чтобы дать им возможность привести себя в порядок и накормить. Остальные не могли понять мотива такого поступка охраны и решили, что эти трое – информаторы. Такой способ применяется и в обычных тюрьмах, чтобы натравить одних заключенных на других. После этого в коллективе узников возникает атмосфера недоверия, а вот надзиратели ощущают себя более сплоченными.

С этого момента охрана почувствовала свою силу. Теперь удовлетворение даже самых обычных, естественных нужд зависело от настроения тюремщиков. Иной раз они отказывали людям, даже если тем надо было выйти в туалет, и заключенные вынуждены были справлять нужду в полиэтиленовые пакеты. Надсмотрщики пользовались любым предлогом, чтобы унижать тех, кто по воле случая оказался за решеткой.

Теперь у многих арестованных наступила реакция на происходящее – люди плакали, даже впадали в истерику. Самое же удивительное было в том, что доктор Зимбардо, исполнявший роль начальника тюрьмы, человек в обычных условиях добрый и отзывчивый, вдруг стал достаточно жестким. Увидев заключенного №8612 вытирающим слезы, он вызвал его к себе, назвал сопляком, а потом вдруг сказал, что готов делать ему некоторые поблажки, если тот согласится сообщать, о чем между собой разговаривают сокамерники.

Как ни странно, №8612, который еще недавно возглавлял восстание, обещал подумать. Вернувшись в камеру, №8612 вдруг заявил, что все это никакой не эксперимент, а настоящая тюрьма, где ставят опыты над людьми, и им никогда не выйти на свободу, они просто сойдут здесь с ума.

К ночи состояние №8612 ухудшилось.
Он рыдал не переставая. Профессор Зимбардо уже находился дома, и его ассистент, Крейг Ханей, не мог решить, как поступить. Он вызвал плачущего в свой кабинет и спросил, в чем дело. Тот заявил, что больше не может терпеть издевательств. В то время Крейг Ханей учился на четвертом курсе университета, и участие в эксперименте значило для него слишком много. Молодой человек боялся, что примет неправильное решение и вызовет гнев шефа. И все-таки, видя муки заключенного, парень решил отпустить его. Он надеялся объяснить свою «мягкотелость» тем, что в число подопытных случайно попал психически неустойчивый человек, и дальнейшее удерживание этого субъекта в заточении могло бы окончательно сломить его психику. Однако, как оказалось, дело было не в психической неустойчивости №8612 – на протяжении следующих дней истерики начались еще у шести арестантов.

Родительский день

В понедельник родным разрешили навестить узников, а заключенным позволили помыться и прибраться в камерах. Нужно было продемонстрировать людям с воли, что условия, в которых содержатся подопытные, не такие уж плохие.

Посетители, понимающие, что их родные участвуют в эксперименте, были в прекрасном настроении. Они улыбались и шутили. Однако их заставили зарегистрироваться, затем ждать полчаса, после чего объяснили, что к одному заключенному допускаются только два человека, причем не более чем на десять минут, а во время свидания рядом будет находиться охранник. Кроме того, близкие арестантов должны сначала встретиться с начальником тюрьмы, который расскажет, за что сидит их родственник. Поначалу посетители возмутились, но затем вынуждены были смириться. Таким образом, они сами стали косвенными участниками эксперимента.
Увидев, в каком подавленном состоянии находятся их сыновья, братья и мужья, все были возмущены. Однако доктор Зимбардо тут же, как говорится, перевел стрелки:

– Ваш сын почему-то решил не спать по ночам, – заявил он встревоженной матери. – В этом виноват только он сам. – И обратился к отцу: – Вы что же, сомневаетесь, что этот парень выдержит? Он у вас что, слюнтяй?

Реакция отца была ожидаемой. Он выпятил грудь и напыщенно произнес:

– Нет, мой парень выдержит! – и обратился к жене: – Пойдем, дорогая, – а потом небрежно кивнул сыну: – До следующего понедельника.

Никто из родителей не смог взглянуть на ситуацию со стороны, они оставались в ее рамках, принимали игру и не требовали у начальника тюрьмы закончить эксперимент, а лишь просили кормить их детей получше и разрешать им выходить на свежий воздух. Такие вот загадки человеческой психики.

Преступление и наказание

Вскоре среди заключенных прошел слух, что отпущенный на свободу №8612 вернется в тюрьму со своими друзьями и поможет остальным разгромить ее. Вспоминая об этом, Филипп Зимбардо недоумевал: «Мы должны были бы наблюдать за происходящим. Однако совмещение роли профессора и начальника тюрьмы сыграло свою роковую роль, втянув в ситуацию меня самого. Я перестал действовать как ученый, стал мыслить и вести себя, словно тюремщик. В результате я даже обратился в полицию с просьбой временно перевести наших заключенных к себе. К счастью, мне отказали. Я взбесился».

Что же было дальше? Уважаемый профессор приказал надзирателям завязать заключенным глаза, сковать их одной цепью и перевести на другой этаж. Зимбардо планировал сказать №8612 и его друзьям, когда те явятся для погрома, что эксперимент закончен, и все отпущены по домам. Психолог даже подумывал, не попросить ли копов арестовать бывшего участника эксперимента на несколько суток по какому-нибудь надуманному поводу.

Когда к вечеру оказалось, что предстоящий погром – всего лишь слухи, профессор был возмущен. Сколько сил и нервов потрачено понапрасну! Заключенные, эти болтливые твари, должны ответить за все. И они ответили. Их заставили чистить туалет, отжиматься, хрюкать… В общем, делать то, что только могла выдать на-гора изощренная фантазия охранников, которые, унижая своих подопечных, словно старались перещеголять друг друга.

Тюремщики откровенно издевались над своими подопечными
Вечером вместо отпущенного на свободу №8612 был приглашен другой парень, Клей Гебхард, которого раньше, при отборе добровольцев, забраковали. Новому заключенному присвоили 819. Увидев, что происходит в тюрьме, он отказался подчиняться порядкам.

– Парни, – сказал он. – Вы ж понимаете, что все это не по-настоящему. Зачем же позволяете издеваться над собой? Давайте набьем охранникам морду!

Увы, это был глас вопиющего в пустыне. Шел четвертый день эксперимента, и участники его уже так зазомбировались, что могли только плакать. Тогда №819 объявил голодовку, но вызвал лишь недовольство сокамерников, которые опасались гнева начальства.
Надзиратели же были возмущены непокорностью «провокатора». Его отвели в изолятор, дали в руки сосиски, которые он не стал есть, и принудили стоять на одной ноге. И этот парень, который только что призывал к неповиновению, подчинился, оказавшись, как и все остальные, в рамках ситуации, а не за ними.

Во вторник Зимбардо пригласил бывшего тюремного священника, чтобы он оценил, насколько экспериментальный острог походит на настоящий. Первое, что поразило служителя церкви, – заключенные в беседе с ним называли вместо своих имен присвоенные им номера. Тот поинтересовался, почему арестованные не подают прошение о помиловании, но ничего не добился.
Тогда священник предложил связаться с родными узников, чтобы те наняли для них адвоката, и почти все согласились. Дело было в том, что многие просто перестали понимать, что участвуют в эксперименте – они искренне считали себя заключенными.

Всем оставаться на местах!

Вечером один из охранников, особенно вжившийся в свою роль, построил арестантов в коридоре и велел им петь: «№819 – плохой парень! Он виноват! Он гнусно поступил. Из-за него страдают все». Зимбардо, понимая, что сидящий в изоляторе парень слышит все это, поспешил к нему и застал рыдающим.

– Я снял с его головы чулок, отстегнул от ноги цепь и предложил выйти на улицу. Он сказал, что не может выйти, потому что другие презирают его. «Я хочу обратно в камеру, – сквозь слезы говорил он. – Я должен объяснить им, что хотел как лучше!». Тут я понял, что парень сломался, и его тоже пора выпускать. «Слушай, – сказал я, – ты ни в чем не виноват, ты не заключенный вообще. Ты – Клей Гебхард, а я – не начальник тюрьмы, я доктор Зимбардо, психолог, и это – Стэнфордский университет, а не тюрьма! Так что отправляйся домой». Он перестал рыдать и смотрел на меня взглядом ребенка, очнувшегося от кошмарного сна.

На пятый день, вспоминая посещение священника, Зимбардо собрался «пересмотреть дела» участников и решить вопрос о помиловании. Роль присяжных играли студенты психологического факультета. Заключенным предложили выйти из эксперимента, но при этом отказаться от денег, которые им должны были заплатить по условиям контракта. Почти все согласились. Потом им велели вернуться в камеру и ожидать вердикта присяжных. Почему люди просто не повернулись и не ушли? Почему послушно разошлись по камерам? Ведь теперь они знали, что не получат никаких денег!

Во имя чего узники готовы были страдать дальше? Судя по всему, они так и не поняли, что все это понарошку, слишком сжились с ситуацией и уже не могли выбраться из нее. В конце концов суд постановил: всем заключенным отбывать свой срок и далее. Когда парни, разошедшиеся по камерам, узнали об этом решении, они впали в депрессию. У одного из них начались судороги.

А что же наши охранники? Какие изменения произошли в их психике? Оказывается, надсмотрщики так же, как и заключенные, уже не помнили ни о каком эксперименте. Некоторые даже находили удовольствие в том, чтобы изощренно издеваться над теми, кто полностью зависел от их настроения. Почему-то уверенные, что после нуля часов видеокамеры отключаются, тюремщики с удовольствием выходили в ночную смену и, уже не скрываясь, проявляли свои садистские наклонности, хотя раньше ни в чем подобном замечены не были. 

Мы ничего о себе не знаем…

К счастью, на пятый день, ближе к вечеру, посмотреть, как проходит эксперимент, пришла невеста доктора Зимбардо Кристина Мэслаш. Она недавно окончила Стэнфордский университет и теперь готовилась к преподавательской деятельности. Девушка посидела в комнате охранников и поболтала с одним из них, который оказался милейшим человеком. А через полчаса, когда Кристина уже в другом помещении разговаривала с психологами, кто-то предложил ей взглянуть в маленькое окошечко, отделявшее их кабинет от коридора экспериментальной тюрьмы.

Взглянув туда, девушка увидела того самого милого человека, с которым болтала совсем недавно. Он кричал на заключенных, выстроившихся на перекличку, и осыпал их немыслимыми ругательствами. Перекличка закончилась, узников сковали цепью и пинками погнали в туалет. На головы несчастным нахлобучили бумажные пакеты, чтобы арестанты ничего не могли видеть. Все это было настолько отвратительно, что девушка оглянулась на психологов, надеясь, что те реагируют на происходящее так же, как и она. Однако они, увлеченные ходом эксперимента, никому не сочувствовали. Кристина, буквально пошатываясь, отошла от окна и с удивлением услышала, как жених говорит ей:

– Ты не хочешь смотреть? Тебе неинтересны столь уникальные проявления психики? Значит, ты не ученый, а дилетант.

Слова Зимбардо заронили в душу Кристины зерно сомнения – а может быть, она действительно профессионально несостоятельна? Иначе почему ей так тошно смотреть на эти издевательства?
Потом, возвращаясь с женихом домой, Кристина сказала ему:

– То, что вы делаете с этими людьми, аморально! Никакими научными экспериментами невозможно оправдать глумление над человеком.

В конце концов Филиппу Зимбардо пришлось признать, что даже он сильно изменился за это время. Психолог вжился в тюремные порядки, которые сам же установил, личность его начала меняться – то, что раньше казалось невозможным, теперь представлялось совершенно нормальным. Однако Филипп пообещал Кристине, что на следующий день прервет эксперимент, соберет всех участников, и они обсудят его итоги.

Почему же реакция Кристины оказалась не такой, как у всех? Прежде всего потому, что она была во всем этом посторонней, у нее не имелось ни роли, ни личной заинтересованности.
Как бы поступила девушка в другом случае, неясно.

Сегодня участники Стэнфордского эксперимента уверены только в одном: ни один человек не может твердо сказать о себе: «Я никогда не сделаю этого» или «Я всегда поступаю только так» – до тех пор, пока не проверит это на практике.

Весть о завершении эксперимента узники восприняли с радостью. Охранники же были недовольны тем, что все уже закончилось.