Бенцион Нетаньяху, «Альталена» и я
70 лет назад, 22 июня 1948 года, у берегов Тель-Авива был потоплен корабль «Альталена».
Большую часть периода с 11 сентября до выхода Израиля из Газы в 2005 году я жил в Израиле, последние пару лет — в Иерусалиме. В результате ряда совпадений, а также потому что Израиль — страна маленькая, я стал работать на Бенциона Нетаньяху. Я переводил некоторые его старые статьи с иврита для англоязычного сборника, который в итоге вышел под заголовком «Отцы‑основатели сионизма» («The Foundling Fathers of Zionism»). Бенцион был историком, изучал евреев Испании. Он не смог получить работу в Еврейском университете и многие годы преподавал в США, а потом опубликовал биографию позднесредневекового испанского раввина и придворного дона Ицхака Абарбанеля и монументальный труд «Истоки инквизиции в Испании XV века» («The Origins of the Inquisition in Fifteenth‑Century Spain»).
В США они с женой воспитывали троих сыновей: старший, Йонатан, был офицером и погиб в 1976 году во время смелого рейда в Энтеббе, второй, Идо, по профессии рентгенолог и талантливый драматург, а третий, Биньямин, стал премьер‑министром и сохраняет этот пост дольше всех в истории Израиля. Когда я работал с Бенционом в 1990‑е годы, он не пользовался электронной почтой и у него не было ксерокса, поэтому пару раз, когда секретарша выходила по соседству сделать копии, мне выдавалась возможность побеседовать с ним. Я не имею в виду, что мы вели задушевные разговоры, но в нем слышался непререкаемый авторитет — когда однажды он пришел к нам домой и представился: «Это Нетаньяху», моя жена сказала, что в жизни не слышала голоса страшнее, — и несколько замечаний я запомнил.
Конечно, благодаря книге и пяти отцам сионизма, которых он считал нужным в нее включить — Леону Пинскеру, Теодору Герцлю, Максу Нордау, Израэлу Зангвилу и Зеэву Жаботинскому — мы порой говорили о сионизме вообще. Будучи специалистом по средневековой еврейской истории, он одновременно глубоко интересовался сионистской политикой, в юные годы состоял активным членом ревизионистского движения Жаботинского и короткое время работал секретарем Жаботинского в Нью‑Йорке. Это было в 1940‑м, а после смерти Жаботинского, наступившего в том же году, он возглавил американское отделение этого движения.
Я особенно часто задумываюсь об этой книге сейчас, когда позади остается годовщина гибели «Альталены». Я не думаю, что вам известно об этом событии; сегодня даже большинство израильтян не знают подробностей. Недавно я спросил об этом свою мать, и она спросила: «”Альталену” потопили англичане, да?»
Нет. «Альталена» — это корабль, на борту которого находилось оружие на сумму 153 млн франков, подаренное «Иргуну» Менахема Бегина французским правительством, а также 940 добровольцев, которые хотели вступить в это подпольное движение, состоявшее преимущественно из верных последователей Жаботинского. Давид Бен‑Гурион, лидер партии МАПАЙ, 14 мая 1948 года провозгласил независимость, а 1 июня было подписано соглашение о включении членов «Иргуна» в только что созданную Армию обороны Израиля (где они должны были служить в составе собственных батальонов). В рамках этого соглашения они давали обязательство сдать имеющееся оружие АОИ и больше не закупать вооружение. Это соглашение было частью плана 1947 года по превращению «Хаганы» из народного ополчения в настоящую армию, способную защитить новорожденное еврейское государство, и по подчинению ей всех прочих еврейских вооруженных организаций Палестины.
Но за этим объединением крылась враждебность, которую Бегин пытался сгладить. Совсем недавно между «Хёой» и «Иргуном» случился тяжелейший конфликт. Всего за несколько дней до провозглашения независимости «Хагана» преследовала «Иргун» до такой степени, что сдавала ее членов британцам на скорую расправу. Теперь Бегин подписал соглашение с АОИ авторучкой, принадлежавшей некогда его учителю. Он был очень взволнован тем, что, в отличие от Жаботинского, дожил до образования еврейской армии.
Оставалась, однако, еще одна существенная проблема — «Альталена». «Иргун» попытался продать ее «Хагане», но лидеры «Хаганы» отказались, потому что об этом корабле много говорили, и существовали опасения, что ему не удастся дойти неперехваченным. Но затем объявили о прекращении огня между временным правительством Израиля и арабскими армиями, которые к тому моменту контролировали треть территории, предназначенной ООН для еврейского государства по плану раздела ноября 1947 года.
Одним из условий прекращения огня был запрет на прибытие в страну новых бойцов, и Бегин совершенно не хотел, чтобы «Иргун» нарушил это условие. Но когда 11 июня «Альталена» вышла в плавание, Бегину об этом не сообщили. Представители «Иргуна» встретились с коллегами из Армии обороны Израиля, чтобы обсудить, как поступить с кораблем, и у них сложилось впечатление, что если оружие удастся доставить, то оно станет желанным вкладом в военную экономику.
Но Бен‑Гурион не хотел, чтобы корабль причалил в Тель‑Авиве, и предложил вместо этого Кфар‑Виткин — укрепленный пункт МАПАЙ, находившийся севернее Тель‑Авива, оставив вопрос о том, кто будет получать оружие, нерешенным.
А это был важный вопрос. В то время ощущался огромный дефицит боеприпасов. В руках израильтян находилось всего около 1,5 тыс. винтовок, а у подразделений «Иргуна» вообще не было серьезного вооружения. На корабле находилось еще 5 тыс. винтовок и множество боеприпасов. Представители обеих сторон встретились вновь, но соглашения не достигли.
В какой‑то момент, пока «Альталена» все еще находилась в море, «Хагана» разуверилась в том, что Бегин собирается выполнять договор о сотрудничестве, и решила, что «Иргун» собирается оставить оружие себе, чтобы сформировать независимую армию внутри АОИ. Тем не менее временное правительство пошло навстречу просьбе Бегина о том, чтобы 20% оружия с «Альталены» было передано в иерусалимский батальон «Иргуна» — сохранивший независимость — после того, как весь груз попадет на склады АОИ. Бегин согласился на это при условии, что остальное оружие затем будет распределено среди частей «Иргуна» — и это требование АОИ не приняла.
Когда корабль причалил в Кфар‑Виткин, пассажиры сошли на берег без особых проблем. С разгрузкой оружия дело обстояло иначе, поскольку АОИ установила вокруг территории блокпосты. Бывшие члены «Иргуна» стали дезертировать из своих частей в АОИ и направляться в Кфар‑Виткин, чтобы поддержать братьев по оружию. Бен‑Гурион, поднятый с постели телеграммой с вопросом, стрелять ли в силы «Иргуна», если они начнут разгружать корабль самостоятельно, приказал молодому израильскому военно‑морскому флоту потопить «Альталену».
В 1 ночи 21 июня АОИ направила Бегину письменный ультиматум с требованием сдать корабль и весь находящийся на нем груз в течение 10 минут. Вокруг Кфар‑Виткин стояло уже двойное оцепление: внутри войска АОИ, снаружи — «Иргун». Пока сообщение передавалось, военно‑воздушные силы Израиля получили приказ бомбить «Альталену». Пилоты отказались. Получив ультиматум АОИ, Бегин заявил, что хочет поговорить с командующим силами АОИ. Тот ответил, что Бегин может прийти к нему сам; Бегин отказался. Переговоры зашли в тупик.
Силам «Иргуна» удалось разгрузить несколько тонн оружия, пока их не окружили правительственные суда. На корабле находились около 40 членов «Иргуна», еще 100 на берегу. Несмотря на блокпосты АОИ, постоянно прибывали новые силы. Тогда солдаты АОИ вошли в Кфар‑Виткин, оставив позади 18 солдат, отказавшихся воевать с евреями. Тем временем переговоры продолжились, и даже казалось, что есть какой‑то прогресс, но Бен‑Гурион телеграфировал командующим, чтобы те объявили, что время для компромисса прошло — «Иргун» должен подчиниться, или АОИ откроет огонь.
Как ни странно, ситуация оставалась без изменений еще несколько часов, пока наконец представители «Иргуна», прибывшие из Тель‑Авива, не прорвали позиции АОИ и не начали снимать блокпосты. В ответ другое подразделение АОИ открыло огонь. Двое членов «Иргуна» погибли, еще множество было ранено, но через некоторое время солдаты «Иргуна» прорвались через блокпост и уехали в Тель‑Авив. Некоторые из командиров «Иргуна» рассматривали вероятность захвата располагавшихся там правительственных учреждений. Бегин не желал даже слышать об этом. «Иерусалим пал из‑за гражданской войны. И теперь он падет еще раз из‑за нас?»
А на берегу под огнем АОИ члены «Иргуна» начали открывать ящики с оружием, чтобы ответить. Они остановились только тогда, когда АОИ стала их обстреливать. В 9.30 вечера экипаж «Альталены» прекратил разгрузку и направил судно в Тель‑Авив. Бегин был убежден, что пока он на борту, с кораблем ничего не случится, и сторонники «Иргуна» в Тель‑Авиве помогут закончить разгрузку.
Как только 22 июня корабль приблизился к берегам Тель‑Авива, Бен‑Гурион приказал открыть огонь. Приказ пришлось отдавать трижды. Первый солдат заявил, что он приехал в Палестину не для того, чтобы убивать евреев. Второй колебался, но потом тоже отказался. Третьим был Ицхак Рабин, который выполнил приказ. Артиллерийский снаряд попал в «Альталену», и она загорелась. В последовавшей за этим стычке погибли 16 членов «Иргуна» и три солдата АОИ.
«Альталена» горела, но Бегин покинул ее только после того, как эвакуировали последнего раненого. На берегу он сразу отправился на радиостанцию «Иргуна» и излил свой гнев по радио. Тем не менее он еще раз призвал своих людей не давать ответа и не начинать гражданскую войну между евреями. Той ночью он ушел в политическую оппозицию на следующие 30 лет. В кнессете, где он заседал восемь сроков подряд, представляя партию «Херут», предшественницу «Ликуда», Бен‑Гурион избегал упоминать его имя, называя его «членом кнессета, сидящим рядом с таким‑то».
Все части «Иргуна» были разоружены и рассеяны по АОИ. Многие годы спустя Ицхак Рабин, занимавший тогда пост премьер‑министра, дал интервью, в котором со стыдом признался, что получил приказ не только обстрелять корабль, но и убить Бегина, если тот окажет сопротивление.
Книга Бенциона Нетаньяху, которую я помогал переводить, была посвящена отцам сионизма. Еще больше меня интересовали отцы Государства Израиль, трое из которых были тогда на берегу: Давид Бен‑Гурион, сформировавший временное правительство, Ицхак Рабин, готовый на убийство ради его защиты, и Менахем Бегин, видевший в нем реальность, превосходившую по значению любое политическое соперничество.
Я спросил его, что бы подумал Бен‑Гурион о том, до какого упадка дошел израильский народ, если в 1996 году один израильтянин убил премьер‑министра (Рабина), а другие говорят теперь об убийстве еще одного (Ариэля Шарона, который готовился тогда к выходу из Газы). Он ответил: «Это не народ переживает упадок, а его лидеры».
А что он думал о Бен‑Гурионе? Нетаньяху многие годы редактировал «Encyclopedia Hebraica» и говорил, что Бен‑Гурион, лично курировавший этот проект, хотел бы, чтобы он продолжал работать над ним, но Нетаньяху ушел, переключившись на собственные книги. Бен‑Гурион, добавлял он, обладал множеством качеств, достойных восхищения, но все же он был родеф срара. Я не знал этого выражения и спросил, что оно значит. Он ответил: «Жадным до власти».
А что же Бегин, который все‑таки в 1977‑м стал премьер‑министром? «Он заслуживал власти. Он выгнал англичан. Он был великим человеком. Но он не должен был отдавать Синай», — по мирному договору с Египтом 1978 года.
Что же до меня, то я думаю, что настоящим провозвестием Государства Израиль стало событие, которое Бегин считал своей главной заслугой — отказ от конфликта с АОИ в июне 1948 года. Он заслужил власть не потому, что, как сказал Нетаньяху, выгнал англичан, а потому что отказался позволить еврейскому государству расколоться, еще не родившись.
В Израиле множество музеев, мемориалов, официальных версий всего подряд. Везде есть величие и героизм — везде, кроме музея «Иргуна» на берегу моря в Тель‑Авиве, основанного при первом правительстве «Ликуда» через 30 лет после гибели «Альталены». В каждом стихотворении, которое можно прочесть на его стенах, слышна боль, — как в стихотворении Рафаэля Кирша, написанном в промежутке между прибытием автора на «Альталене» и его гибелью во время Войны за независимость в ходе кампании по освобождению Негева:
На подступах к отчему крову,
О Б‑же, весь мир не забудет —
Стреляли в нас братья по крови —
Встречали огнем из орудий .
Я не знаю, проживут ли размышления Бенциона Нетаньяху об отцах сионизма столько же, сколько его работа об испанской инквизиции. Но немалая ирония есть в том, что сын секретаря Жаботинского дольше всего занимает пост премьер‑министра в государстве, чье временное правительство открыло огонь против наследника Жаботинского, — Менахема Бегина.
В 1996 году, в начале первого срока сына на посту премьер‑министра, профессор Нетаньяху заметил, что ему больше подошел бы пост министра иностранных дел, а не премьер‑министра. Когда я предположил, что, возможно, Биньямина («Только не Биби, пожалуйста») запомнят скорее за реформы в духе Тэтчер, которые он провел, будучи министром финансов, а не за этот первый срок, отец ничего не ответил, а только посмотрел на меня из‑под огромного бюста своего старшего сына Йони, который возвышался в кабинете, и спросил, есть ли у меня сын. Я ответил, что есть. Он посоветовал мне следить за ним. Потом он знаком велел мне выйти и закрыл дверь.