Анна Аллилуева, старшая сестра покойной жены Сталина, к которой приехала из Одессы за помощью Юлия, была женой Станислава Реденса, профессионального чекиста, начальника НКВД Московской области. Реденс, свояк Сталина, в прошлом польский коммунист, был другом Феликса Дзержинского и его личным секретарем со времени основания ВЧК в 1918 году. Он выдвинулся на высокие посты в ВЧК независимо от Сталина и в период Гражданской войны занимал посты начальника Харьковской, Одесской и Крымской ЧК, которые под его руководством осуществляли массовые расстрелы сдавшихся в плен солдат и офицеров армии Врангеля. Анна Аллилуева в 1920 году тоже работала в Одесской ЧК, и именно здесь она и Реденс соединили свои судьбы. Формальных браков тогда не было, но Реденс, безусловно, оценил все преимущества члена семьи генсека, когда в 1926 году он был назначен председателем ГПУ Закавказской Федерации, а в 1931 году председателем сначала Белорусского ГПУ, а затем Украинского. На Украине Реденс считался одним из главных организаторов жестоких репрессивных мер, связанных с коллективизацией крестьян и конфискациями зерна, которые привели к голоду 1932—1933 годов в южных областях Украины. В то время, когда Юлия приехала к Анне Аллилуевой за помощью по поводу своего первого мужа, Станислав Реденс имел чин комиссара государственной безопасности 1-го ранга, это было тогда высшее звание, которого можно было достигнуть в органах госбезопасности. Не исключено, что он сумел помочь своему бывшему подчиненному на Украине и возвратить его на какой-либо пост в провинцию. Однако сама Юлия, познакомившись со столь влиятельными людьми, предпочла остаться в Москве. Другие члены семьи Сталина отнеслись к ней хуже, чем знавшая ее по Украине Анна. В дневнике Марии Сванидзе, жены брата первой жены Сталина — Екатерины, появилась 17 ноября 1935 года такая запись: «Яша вторично вступил в брак с Юлией Исааковной Бессараб. Она хорошенькая женщина лет 30—32, кокетливая. Яша у нее 3-ий или 4-ый муж. Она старше его. Не знаю, как отнесется к этому И.» [19] Под И. имелся в виду Иосиф Сталин.
Родство со Сталиным, кстати, не давало никому, кроме его детей Светланы и Василия, каких-либо преимуществ. Только Светлана и Василий получили с рождения фамилию Сталина. Мария Сванидзе и ее муж Александр, занимавшие влиятельные посты в администрации правительства СССР, были арестованы в 1937 году. Станислава Реденса арестовали в конце 1938 года, когда сменивший Ежова Берия освобождал НКВД от близких сотрудников Ежова. Все эти родственники Сталина были расстреляны. Судьба семьи Якова Джугашвили также оказалась трагической. В июле 1941 года 22-я армия, в которой командиром артиллерийской батареи служил старший лейтенант Яков Джугашвили, была окружена в боях за Смоленск. 14-я танковая дивизия, в составе которой находилась батарея Якова Джугашвили, была разгромлена, и 16 июля сын Сталина оказался в немецком плену [20] Именно в этот период поражений на фронте Сталин, Ворошилов и Г.К. Жуков подписали приказ, согласно которому «...командиров, сдающихся в плен, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту, как семьи нарушивших присягу и предавших родину дезертиров» [21] В соответствии с этим приказом жену Якова, Юлию, арестовали, а ее дочь Галю, которой было только четыре года, отправили в детский дом. Для семьи сына Сталин не сделал исключения. Жена, вернее уже вдова Якова, была освобождена лишь в 1943 году, после смерти сына Сталина. Это было сделано после того, когда Сталин по агентурным каналам получил сведения о том, что его сын вел себя в плену как патриот и отказывался от всех форм сотрудничества с немцами. Существует несколько версий смерти Якова Джугашвили: по одной из них он покончил жизнь самоубийством, по другой был убит охраной лагеря при попытке к бегству.
Вторая проблема возникла в семье Сталина в 1939 году. Старший брат покойной жены Сталина Павел Аллилуев, участник Гражданской войны, инженер и танкист, служил в 1938 году в Управлении автобронетанковых войск в Москве. Вернувшись осенью 1938 года из отпуска в Сочи, он неожиданно умер от сердечного приступа в своем служебном кабинете в здании управления. Ему в то время шел лишь 44-й год. После его смерти остались жена Евгения Александровна Аллилуева и трое детей: младшему, Саше, было 7 лет, старшей дочери 18. Они жили не в Кремле, а в знаменитом доме, который тогда называли «правительственным». Он был построен на противоположном от Кремля берегу Москвы-реки специально для элиты. В Москве в 20-е и 30-е годы построили несколько домов для «ответственных работников», и все они тщательно охранялись. Евгения Аллилуева была в трауре не слишком долго и через несколько месяцев снова вышла замуж. Новым родственником Сталина стал Николай Владимирович Молочников, имевший двух детей от своей первой жены. Молочников был конструктором-металлургом и работал в Ленинграде. В Москве он со своими детьми поселился в пятикомнатной квартире Евгении Аллилуевой. Сталин был недоволен этим браком из-за его быстроты. По грузинским обычаям жена, потерявшая мужа, соблюдает траур значительно дольше. Из НКВД Сталину сообщили, что Молочников, который часто бывал за границей, является негласным сотрудником НКВД. С Евгенией Аллилуевой он познакомился и подружился еще в 1929 году, в период совместной работы в торговом представительстве СССР в Берлине. Павел Аллилуев в это время также работал в Германии, которая, не имея по Версальскому договору танковой промышленности, размещала много военных заказов именно в СССР. Молочников имел еврейское происхождение, хотя носил русскую фамилию. Смена еврейских имен и фамилий на русские была обычным явлением в России среди нерелигиозных евреев, так как формальный переход в православие снимал все ограничения мест проживания и образования. В 1920-е годы смена еврейских фамилий на русские стала еще проще и не требовала религиозных обрядов.
В прошлом Сталин очень часто встречался с Павлом и Евгенией. Но новая семья Евгении Аллилуевой и Молочникова была выведена за пределы круга семейных контактов Сталина.
Среди своих детей Сталин больше всего любил дочь Светлану, девочку не очень красивую, но умную и много читавшую. Светлана училась в школе очень хорошо, успешно изучала английский язык. В то же время у сына Сталина Василия, который был на пять лет старше своей сестры, были постоянные проблемы с учителями. Осенью 1942 года Светлана, в то время еще шестнадцатилетняя школьница, вернувшись из эвакуации в Куйбышеве в Москву, встретилась на квартире у брата Василия, тоже жившего тогда в правительственном «Доме на набережной», с кинодраматургом и режиссером Алексеем Яковлевичем Каплером. Между Светланой и сорокалетним Каплером возник почти мгновенный роман, внимание известного драматурга льстило Светлане, тогда еще школьнице 10 класса. По сценариям Каплера были поставлены знаменитые юбилейные фильмы «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году». Их снимал известный режиссер Михаил Ромм. Сталин лично следил за ходом съемок, просматривал черновые отрывки каждого фильма и иногда вносил изменения и в сценарий. В этих фильмах Сталин впервые в советской кинематографии появлялся как один из важных персонажей. Он был показан как активный организатор Октябрьской революции и как самый близкий Ленину друг и партийный лидер. Это было преувеличением, но фильмы имели успех и долго шли во всех кинотеатрах страны. Первый фильм был приурочен к 20-й годовщине Октябрьской революции, второй к 60-летию Сталина. Оба фильма в марте 1941 года получили Сталинские премии. Каплер считал себя другом семьи Сталина и в 1942 году готовил сценарий фильма о советских военных летчиках. Для консультаций он пригласил сына Сталина Василия, который, несмотря на очень молодой возраст — 21 год, был уже полковником авиации и имел боевой опыт.
Между Светланой и Каплером начались частые свидания. Поскольку Каплер не мог посещать Кремль, он обычно ждал Светлану у школы и уводил после окончания уроков в кино, в театр или в картинную галерею.
У Светланы был постоянный телохранитель от госбезопасности, он всегда следовал за влюбленными на небольшом расстоянии. Сталину, безусловно, докладывали об этих встречах. Но в то время ему было не до Светланы, роман дочери с Каплером начался почти одновременно с началом контрнаступления Красной Армии в Сталинграде. Сталин к тому же всегда ночевал на даче в Кунцево, а Светлана жила в кремлевской квартире с гувернанткой. Влюбленные каждый день подолгу разговаривали по телефону, и все их разговоры фиксировались на пленку «оперативной техникой». По заведенному обычаю Сталину представили из госбезопасности справку и на Каплера. Он был евреем, но не это было предметом недовольства Сталина. Алексей Каплер был женат, но жил отдельно от жены в лучшей тогда гостинице «Савой». У него было много поклонниц и любовниц, главным образом среди артисток. До войны Каплер имел привилегию зарубежных поездок, в Москве часто бывал на разных приемах в иностранных посольствах и дружил с некоторыми иностранными корреспондентами. Это была типичная жизнь популярного драматурга и деятеля кино, но именно поэтому советская контрразведка, в которой была большая служба «внешнего наблюдения» за контактами советских граждан с иностранцами, считала близкую дружбу Каплера с дочерью Сталина нежелательной. Каплер получил формальное предупреждение от полковника госбезопасности и «совет» оставить дочь Сталина в покое и уехать в длительную командировку. Он, однако, проигнорировал этот совет. Неожиданно фильм о летчиках по сценарию Каплера Комитет по кинематографии решил снимать в Узбекистане. В марте 1943 года Каплер стал собираться для длительной творческой поездки в Ташкент. Он сказал об этом и Светлане. На очередном свидании влюбленные пошли не в театр или кино, а в пустовавшую квартиру брата Светланы. В своих воспоминаниях Светлана пишет: «Что там происходило? Мы не могли больше беседовать. Мы целовались молча стоя рядом» [22] Телохранитель ждал в другой комнате. Существуют и другие версии этого эпизода [23], отличающиеся от той, которая принадлежит самой Светлане.
Каплеру так и не удалось уехать в Ташкент. На следующий день его арестовали. Арестом руководил начальник личной охраны Сталина, генерал Николай Власик. Каплера обвинили в несогласованных с властями связях с иностранцами. Дело Каплера рассматривалось, конечно, не в суде, а на Особом Совещании НКВД, заочно и без свидетелей. Приговор, однако, по тем временам был очень мягкий — ссылка в Воркуту на 5 лет. В Воркуте Каплер работал режиссером в местном театре. Самой Светлане предстояло лишь бурное объяснение с отцом. Сталин повернул дочь к большому зеркалу: «...Ты посмотри на себя — кому ты нужна?! У него кругом бабы, дура!» Разрывая и бросая в корзину письма Каплера, которые он нашел в столе дочери, Сталин бормотал: «...Писатель! Не умеет толком писать по-русски! Уж не могла себе русского найти!» [24]
Светлана не очень сильно переживала разлуку с Каплером и не пыталась узнать, где он находится. Осенью 1943 года Светлана поступила в Московский университет на филологический факультет. Постоянный телохранитель был для нее отменен, но, безусловно, осталось какое-то более скрытое наблюдение. «...Весной 1944 года, — пишет Светлана в своих мемуарах, — я вышла замуж. Мой первый муж, студент, как и я, был знаком мне давно — мы учились в одной и той же школе. Он был еврей, и это не устраивало моего отца. Но он как-то смирился с этим... «Черт с тобой, делай что хочешь...» Только на одном отец настоял — чтобы мой муж не появлялся у него в доме. Нам дали квартиру в городе» [25] Квартира была в том же правительственном «Доме На набережной» с видом на Кремль. Сталин за три года этого брака действительно ни разу не встретился со своим зятем Григорием Иосифовичем Морозовым, студентом недавно созданного и очень престижного Института международных отношений. От этого брака у Сталина появился внук, которого он увидел только через несколько лет, когда брак Светланы и Григория Морозова уже распался. Развод был оформлен без всяких формальностей и без решения суда, которое в это время было уже необходимо для расторжения браков. Органы государственной безопасности пришли к заключению о том, что Григорий Морозов не может оставаться членом семьи Сталина. Главные трудности возникли не из-за каких-либо проблем у Григория, с которым близко дружил не только сын Сталина — Василий, но и сын Берии — Серго. В той «спецшколе», в которой училась Светлана, учились дети и других членов Политбюро и правительства. Но среди учеников были, конечно, и дети менее известных родителей, живших вокруг нее. В Москве, как и в других городах СССР, дети, как правило, поступали в школу, наиболее близко расположенную к дому. Трудности для брака Светланы и Григория создавал отец Григория.
Свата Сталина также звали Иосиф. За ним, как за новым членом семьи Сталина, было установлено агентурное наблюдение. Собирались и докладывались Сталину сведения и о его прошлом. Новые родственники глав государств, очевидно, проходят тайную проверку и в других странах. Г.В. Костырченко, историк антисемитизма в СССР, смог сравнительно недавно познакомиться в архивах МГБ с агентурными данными о свате Сталина. Настоящая фамилия его была Мороз. Он был на семь лет моложе Сталина и родился в Могилеве в богатой еврейской семье. Революционных заслуг у него не было, и до 1917 года он в основном занимался коммерческой деятельностью. В период нэпа в 1921 году Иосиф Мороз открыл в Москве частную аптеку. Однако за взятку налоговому чиновнику был арестован и провел год в тюрьме. Выйдя на свободу, Мороз прекратил коммерцию и устроился бухгалтером в государственное учреждение, ведя скромную жизнь советского служащего. Однако после женитьбы своего сына на дочери Сталина Иосиф Мороз изменил образ жизни. Он стал везде представляться старым большевиком и профессором. Родство со Сталиным и репутация «старого большевика» позволили Иосифу Морозу войти в круг влиятельной советской элиты. Иосиф Мороз-Морозов стал встречаться с женой Молотова Полиной Жемчужиной, с Р.С. Землячкой (Розалия Залкинд) и с другими старыми большевиками, объединенными в Москве в «Общество старых большевиков», имевшее клуб и прикрепленное к элитным распределителям продовольственных и промышленных товаров. В этот период в СССР существовали карточная система торговли для общего населения и много «закрытых» магазинов для ответственных работников. Иосиф Мороз подружился также с академиком Линой Семеновной Штерн, которая тогда возглавляла Институт физиологии Академии наук СССР. Штерн назначила Иосифа Мороза своим заместителем по административно-хозяйственной работе института. «В разговорах Иосиф Морозов небрежно упоминал о своих мнимых встречах со Сталиным, который якобы регулярно приглашал его на приемы в Кремль» [26] Мороз-Морозов теперь часто отдыхал в правительственном санатории под Москвой «Барвиха», где он мог расширять круг своих связей.
Сталина, безусловно, регулярно информировали о новом родственнике. Самовольное присвоение разных званий («профессор», «старый большевик» и др.) с целью получения каких-либо выгод и льгот считалось по советским законам «жульничеством» и подлежало наказанию по суду, сравнительно мягкому — от штрафа до двух лет лишения свободы. Но МГБ могло в этом случае подозревать и другие намерения, кроме личных выгод. Именно начало следственного дела Мороза-Морозова в МГБ стало причиной «директивного» развода Светланы и Григория. За отцом бывшего мужа Светланы наблюдали еще несколько месяцев, а затем, в феврале 1948 года, он был арестован. По-видимому, он где-то открыто выражал недовольство принудительным разводом сына и винил в этом Сталина. Мороза обвинили в «клеветнических измышлениях против главы Советского государства», что подходило под статью 58-10 об антисоветской активности. Приговор, вынесенный без суда, заочно, через Особое Совещание при МГБ, был достаточно суровым: 15 лет тюремного одиночного заключения. Для отбытия наказания Мороз-Морозов был отправлен в тюрьму № 2 во Владимирской области с режимом для «особо опасных» политических заключенных [27]. Бывшего свата Сталина освободили в апреле 1953 года по распоряжению Берии. Этому способствовала и Светлана. Ее самая близкая подруга Марфа, сидевшая в школе с ней за одной партой несколько лет, вышла замуж за сына Берии — Серго. Григорий Морозов часто посещал дом Берии. Серго Берия в своих воспоминаниях пишет: «...И отец, и я очень хорошо к нему относились. Поддерживали как могли и после развода со Светланой ... наш дом для него, как и прежде, был всегда открыт..» [28]
Сам Сталин, по-видимому, был убежден в том, что появление Григория Морозова в его семье не было результатом только увлечения Светланы. Позже, когда Светлана вышла замуж за Андрея Жданова, Сталин как-то сказал ей: «...Сионисты подбросили тебе твоего первого муженька...» [29] Но сам Григорий Морозов не пострадал из-за своего отца или еврейского происхождения. В 1949 году он закончил элитный Институт международных отношений (МГИМО) и получил работу в Министерстве иностранных дел. Если учесть, что Григорий Морозов каким-то образом сумел избежать службы в армии во время войны, что было загадкой даже для Сталина, то может быть более вероятным предположение о том, что Григорий Морозов был тайным сотрудником органов государственной безопасности.
В этот период — конца 1947 года Сталин был серьезно раздражен тем, что считавшиеся им строго конфиденциальными сведения о его семейной жизни стали проникать в зарубежную прессу. Он был особенно рассержен какими-то публикациями в западной прессе о самоубийстве его жены Надежды в ноябре 1932 года. Самоубийство Надежды Аллилуевой было глубокой семейной тайной, и некоторые члены Политбюро знали лишь официальную версию, согласно которой жена Сталина умерла от острого приступа аппендицита. В СССР этой темы никто никогда не касался, и даже дети Сталина не знали о самоубийстве матери. Светлана узнала о самоубийстве матери из статьи о Сталине в английском журнале. Какие-то разговоры о смерти жены Сталина в кремлевских кругах, конечно, были, но в прессе эта тема никогда не обсуждалась. Среди нескольких версий смерти Надежды Аллилуевой неизбежно возникало утверждение о том, что Сталин во время домашней ссоры сам застрелил свою жену. Некоторые версии самоубийства жены Сталина связывали его с политическим конфликтом в семье. Поводов для интереса зарубежной прессы к этой личной драме Сталина было очень много. Главный из них состоял в том, что в 1946 году Сталин оказался единственным из главных фигур Второй мировой войны, который сохранил власть и сильно увеличил свое влияние. Рузвельт умер, Черчилль был отстранен от власти, Трумэн не имел популярности. Сталин был самым знаменитым человеком всего послевоенного мира, и это сделало неизбежным интерес западной публики и прессы к биографии Сталина. События из личной жизни советского вождя стали постоянной темой журналов для общей публики. Издательства заказывали историкам и журналистам биографии Сталина. Но в условиях начавшейся «холодной войны» статьи о Сталине и его «экспресс»-биографии далеко не всегда были дружественными или объективными. В пределах СССР никаких подробных биографий Сталина при его жизни не было. В 1936 году была переведена на русский язык биография Сталина, написанная в 1935 году французским писателем-коммунистом Анри Барбюсом. Анри Барбюс писал эту книгу по заказу ЦК ВКП(б) и по материалам, которые он получал из Москвы. На некоторые вопросы Барбюса отвечал сам Сталин, встречавшийся с ним в Кремле несколько раз. После войны, в 1946 году, была опубликована «Краткая биография И.В. Сталина», текст которой редактировался им самим. В задачу контрразведки МГБ СССР входил также и сбор информации о публикациях о Сталине в западной прессе и установление возможных источников этой информации.
В некоторых публикациях о Сталине, появившихся в западной прессе, были такие детали о его личной жизни, привычках и семейной хронике, которые явно указывали на наличие «внутреннего» источника, близкого к семье Сталина. В СССР в тот период это могло трактоваться как разглашение государственной тайны. Любая критика Сталина оценивалась как антисоветская клевета, и люди попадали в тюрьму даже за анекдоты.
Министр государственной безопасности Абакумов получил задание — найти каналы утечки информации о личной жизни Сталина. В связи с этим начали прослушиваться квартирные и телефонные разговоры многих родственников Сталина, устанавливаться их связи и контакты. Возможно, что это делалось и раньше, но от случая к случаю. Теперь круг людей, попадавших под контроль «оперативной техники», был расширен. Первые подозрения пали на Анну и Евгению Аллилуевых. Анна Аллилуева и сама опубликовала в 1946 году книгу «Воспоминания», в основном о событиях 1917 года, в которой неизбежно была главной тема о Сталине [30] Отец Анны и Надежды Аллилуевых Сергей Яковлевич Аллилуев, тесть Сталина, был старым другом и Сталина, и Ленина. Сталин знал его и всех детей семьи Аллилуевых (Павел, Федор, Анна и Надежда) с 1903 года, так как он нередко жил в их квартире, служившей конспиративной квартирой для большевиков. Летом 1917 года на квартире Сергея Аллилуева в Петрограде жили и Ленин, и Сталин, и Анна Аллилуева. Тогда уже студентка и член РСДРП(б), она часто выполняла роль курьера для большевистских лидеров. Именно в этот период возник роман Сталина и Надежды Аллилуевой, и несмотря на разницу в возрасте они вскоре поженились. Надежда была тогда еще гимназисткой 16 лет. Книга Анны Аллилуевой давала очень лестный портрет Сталина-революционера. Она явно преувеличивала роль Сталина в организации революции. Он оказывался наиболее надежным и близким другом и соратником Ленина, спасшим его от тайных агентов Временного правительства. Поначалу книга Анны Аллилуевой была воспринята критикой положительно. Было известно, что Сталин лично разрешил ее публикацию. Анну Аллилуеву приняли в Союз писателей и стали приглашать на лекции. Неожиданно в мае 1947 года книга Анны Аллилуевой подверглась резкой критике в «Правде» в рецензии П.Н. Федосеева «Безответственные измышления» и вскоре была изъята из библиотек и из продажи [31] Вряд ли Сталин мог быть недоволен раскрытием в этой книге каких-либо бытовых подробностей, например описанием сцены того, как он лично сбривал Ленину бородку и усы и подвергал его гримированию с тем, чтобы Ленин легче мог скрыться от полицейских сыщиков. Ленин, приехавший в Петроград из многолетней эмиграции в Швейцарии, был, безусловно, плохо подготовлен к реальностям голодного революционного Петрограда и нуждался в помощи товарищей. Но подробности о том, кто кормил, одевал и укрывал в то время вождей революции, очевидно раздражали Сталина.
Подслушивание разговоров в квартире Анны Аллилуевой выявило ее совсем иное мнение о Сталине. Она продолжала винить Сталина в расстреле своего мужа, которого она считала полностью невиновным. Убеждение в том, что террор 1930-х годов был вызван намерением Сталина истребить «ленинские кадры», было доминирующим среди жен репрессированных.
Критические разговоры о Сталине были зарегистрированы «оперативной техникой» и в доме Евгении Аллилуевой. Она сама происходила из семьи новгородского священника и не имела «партийного» прошлого. Павел Аллилуев в период Гражданской войны был комиссаром полка, воевавшего в Архангельской губернии против Британского экспедиционного корпуса. После окончания военных действий на севере полк Аллилуева был расквартирован в Новгороде в 1919 году. Здесь он встретил и полюбил дочь местного священника Евгению Александровну Земляницыну, которой тогда был 21 год и она была красивой женщиной. Евгения довольно откровенно высказывала свое мнение о кремлевской жизни. Этому, очевидно, способствовало ее долгое пребывание в Германии вместе с Павлом. В 1926 году Сталин отправил Павла в Берлин в качестве неофициального военного атташе. В Берлине Павел и Евгения жили до 1932 года, и их два сына — Сергей и Александр — родились в Германии.
Выйдя замуж за Молочникова, знакомого с берлинского периода, Евгения Аллилуева теряла свое прямое родство с семейством Сталина. Она теряла также и привилегии «кремлевской элиты». В 1947 году в послевоенной Москве был острый жилищный кризис. Москва стала столицей супердержавы, и здесь увеличилось число посольств, иностранных корреспондентов, министерств, разных комитетов. Жилищный фонд Москвы во время войны не увеличился, а уменьшился.
С 1946 года начали проводиться «уплотнения» даже в элитных домах. В 1947 году эти «уплотнения» коснулись и Аллилуевых. У новой семьи Евгении Аллилуевой, жившей в очень большой по московским стандартам пятикомнатной квартире, районный жилотдел отобрал две комнаты, вселив в них семью генерала Георгия Угера. В большую квартиру Анны Аллилуевой вселили заместителя министра металлургии Коробова. Обе Аллилуевы, конечно, винили во всех этих бедах Сталина. Они также потеряли и особые «кремлевские» пайки, получая продукты питания по карточкам, как и все остальные граждане. Недовольство снижением «статуса», безусловно, отразилось и на их разговорах, которые подслушивались. В обобщенном виде содержание этих разговоров Абакумов докладывал Сталину.
Первыми, в начале декабря 1947 года, арестовали Евгению Аллилуеву и Молочникова. Евгению Аллилуеву обвинили в антисоветской деятельности и в распространении «гнусной клеветы в отношении главы Советского правительства» [32] Анну Аллилуеву арестовали в конце января 1948 года, предъявив ей аналогичные обвинения. Аллилуевых приговорили решениями Особых Совещаний, т.е. без суда, заочно, к десяти годам тюремного заключения. В последующие годы они находились в одиночных камерах Владимирской тюрьмы, причем в документах тюрьмы значились под номерами, а не под их настоящими именами. Молочников был известен как «заключенный № 21», его жена Евгения шла под № 22, а Анна Аллилуева имела № 23 [33] Николай Молочников, в обвинение которого была включена и «измена родине», был приговорен к 25 годам лишения свободы. Аллилуевых перевели по распоряжению Берии в конце апреля 1953 года в Лубянскую тюрьму в Москве [34] Однако их, а также и Молочникова освободили только в апреле 1954 года. После ареста Берии в конце июня 1953 года многие уже начатые в МВД пересмотры разных дел были приостановлены и возобновились лишь в 1954 году, после создания КГБ. Еще до ареста Евгении и Анны Аллилуевых МГБ представило Сталину свои заключения о том, что они являются главным источником «клеветнической информации» о личной жизни семьи Сталина. Не может вызывать сомнений то, что для ареста членов семьи Сталина была необходима его личная санкция. Светлана (в 1948 году она была еще Светлана Сталина) пыталась с некоторым опозданием и в благоприятный момент спросить у отца, почему арестовали ее теток, в чем же их вина. Он ответил: «Болтали много. Знали слишком много, — и болтали слишком много. А это на руку врагам...» [35]
По этому же делу «о клевете в отношении главы Советского правительства» был арестован довольно широкий круг людей, бывших друзьями Аллилуевых и общавшихся с ними. Поскольку квартира Евгении Аллилуевой характеризовалась в обвинении МГБ как место «для антисоветских сборищ», то попал в эти аресты и генерал-майор Г.А. Угер вместе с женой, вселенный в эту квартиру в предыдущем году. Была арестована по этому делу Лидия Шатуновская, театровед, вместе со своим вторым мужем Львом Тумерманом, известным биофизиком. Они жили в этом же доме и дружили с Евгенией Аллилуевой. Их приговорили к 20 годам тюремного заключения каждого, но освободили в мае 1954 года. С Львом Тумерманом я познакомился в середине 60-х годов во время его визита в Обнинск, где я тогда работал. Тумерман вместе с женой эмигрировал в Израиль в середине 70-х годов, когда я уже жил в Лондоне. Льву Тумерману было тогда около 80 лет. Лидия Шатуновская, которая была на 8 лет моложе его, уже в Израиле написала и опубликовала в США на русском языке в 1982 году книгу «Жизнь в Кремле» с множеством подробностей о семье Сталина, почерпнутых, безусловно, из тех разговоров, которые велись у Аллилуевых [36] В этой книге имеется много интересных наблюдений, но немало и явно вымышленных и неверных заявлений. Согласно Шатуновской, Куйбышев «был убит по приказу Сталина; 18 февраля 1936 г. Сталин осуществляет убийство Орджоникидзе». В главе «Тайна смерти Надежды Аллилуевой» Шатуновская детально описывает, как Сталин убил свою жену Надежду выстрелом в затылок, и частично связывает это с некоторыми сексуальными проблемами Сталина, которых вообще никто не мог знать. Шатуновская заявляет, что именно Сталин отравил брата Светланы Павла, не подтверждая это заявление никакими доказательствами. Если такого рода обвинения, появлявшиеся и при жизни Сталина в зарубежной литературе, исходили из круга людей, общавшихся с Аллилуевыми, то вряд ли можно удивляться той жестокости, с которой он решил ликвидировать клан Аллилуевых. В это время была еще жива теща Сталина, Ольга Евгеньевна Аллилуева-Федоренко, она была лишь на два года старше своего зятя. Тесть Сталина, Сергей Яковлевич, умер в 1945 году. Ольга Евгеньевна очень тяжело переживала судьбу своих детей.
По материалам следственного дела Аллилуевых—Молочникова, которые изучал в архивах МГБ Г.В. Костырченко [37], информация о личной жизни Сталина и о судьбе членов его семьи уходила за границу по двум каналам. Одна из линий шла через старшую дочь Евгении Аллилуевой — Киру Павловну и ее друга В.В. Зайцева, работавшего в посольстве США в Москве. Их арестовали. Второй канал включал друзей Аллилуевых, Молочникова и Светланы и ее мужа Григория Морозова, и прежде всего Исаака Иосифовича Гольдштейна и Захара Гринберга. Гольдштейн, экономист, работал вместе с Молочниковым и Евгенией и Павлом Аллилуевыми в торговом представительстве СССР в Берлине с 1929 по 1933 год. В 40-е годы он продолжал часто посещать новую семью Евгении Аллилуевой. Захар Гринберг, также подружившийся с семьей Евгении Аллилуевой, был литератором и другом и сотрудником Соломона Михоэлса по работе в Еврейском антифашистском комитете. Гринберг был регулярным посетителем Еврейского театра в Москве, и он познакомил Михоэлса с кружком Евгении Аллилуевой, с Шатуновской и с Тумерманом. Уже на первых допросах в декабре Е.А. Аллилуева дала показания о том, что Гольдштейн интересовался семьей Сталина и особенно событиями в новой семье Светланы и Григория Морозова, и причинами их развода. Гольдштейна и Гринберга немедленно арестовали и стали допрашивать с применением физических методов воздействия. В конечном итоге следователям МГБ удалось «выбить» у Гольдштейна показания, что он собирал информацию о семье Сталина по просьбе Михоэлса. Обобщенный документ МГБ, утверждавший, что именно Михоэлс собирал и передавал «друзьям в США» информацию о семье Сталина, был датирован 9 января 1948 года, и он был лично передан Абакумовым Сталину 10 января [38] Именно этот отчет МГБ, по предположению Г.В. Костырченко, привел к «срочному заданию» Сталина о ликвидации Михоэлса.
Арест Михоэлса и создание вокруг знаменитого артиста какого-либо дела, связанного с личными проблемами Сталина, были явно невозможны. Для решения подобных проблем в МГБ и существовала практика «спецопераций». Это объяснение вполне логично, но оно все же не объясняет многих специфических особенностей этого дела. Объяснение логично, так как оно следует за логикой следователей МГБ. Но в МГБ в тот период, как и в НКВД в 30-е годы, следователи не столько «раскрывали» действительные преступления, используя весь спектр детективных методов, сколько в основном «наполняли» ложными сведениями созданные заранее сценарии. В архиве МГБ по протоколам допросов Гольдштейна, Гринберга и других видно, что Михоэлс действительно активно собирал информацию о семье Сталина для передачи за границу, делая это по заданию каких-то сионистских организаций. Однако протоколы следствия составлялись следователями и обычно содержали заранее сформулированные обвинения путем показаний, которые получали с помощью пыток у людей, доведенных до такого состояния, когда они могли подписывать все что угодно. В нормальном юридическом процессе все эти «показания» следует заранее отбросить как недостоверные. Ключевые фигуры в этом, следствии, которые выводили его на Михоэлса, - Гринберг и Гольдштейн — умерли в заключении. Гринберг умер от инфаркта во внутренней тюрьме МГБ вше в 1949 году. Нельзя исключать и того, что его смерть в Лубянской внутренней тюрьме имела другие причины. Исаак Иосифович Гольдштейн, арестованный 19 декабря 1947 года и осужденный ОСО на 25 лет лишения свободы как «американский шпион», пережил Сталина и арест Берии. Он поэтому стал активно добиваться пересмотра своего «дела», так как после реабилитаций по «делу врачей» в апреле 1953 года была произведена и посмертная реабилитация Михоэлса. Гольдштейн считался главным обвиняемым во всем «деле Аллилуевых—Михоэлса», и его, как «шпиона», отправили для отбывания максимального срока (смертной казни в 1948 году в СССР не было) в одну из тюрем на Урале. В результате требований Гольдштейна о пересмотре дела, направлявшихся Маленкову, его перевели во Владимирскую тюрьму, ближе к Москве. Здесь он умер 30 октября 1953 года, и причины его смерти остаются неизвестными. Ему в это время был 61 год. Некоторые независимые от протоколов МГБ детали следствия по этому делу можно найти лишь в книге Шатуновской, о которой я писал выше. Книга эта не может считаться достаточно достоверной, когда Шатуновская пишет о Сталине, поскольку она в этом случае не уходит дальше слухов. Но о собственном пребывании в тюрьме и под следствием Шатуновская дает достоверный фактический материал.
Я приведу здесь рассказ Шатуновской в кратком изложении. Узнав об аресте Евгении Аллилуевой 10 декабря 1947 года, Шатуновская была потрясена, но никоим образом не думала, что такая же судьба может постигнуть и ее. Утром 27 декабря 1947 года; выйдя из дома за покупками, Шатуновская случайно встретила Михоэлса на Тверском бульваре. «Он был очень взволнован и обеспокоен тем, что в газетном изложении его выступления на каком-то общественном собрании были опущены все те места, где он говорил о предстоящем образовании государства Израиль». Михоэлс счел это политическим сигналом. «Он сказал мне: «Это начало конца!» [39] К ночи этого же дня в квартиру Шатуновской и Тумермана позвонили. Это прибыл наряд военных из МГБ во главе с полковником. Шатуновскую и Тумермана арестовали и увезли в здание МГБ на площади Дзержинского, поместив в «боксы», после обычных процедур обыска. Далее следствие по делу Шатуновской шло уже самостоятельно. Она была обвинена в принадлежности к сионистско-американской шпионской организации. После формального обвинения Шатуновскую отправили в Лефортовскую тюрьму. Однако 9 или 10 января 1948 года Шатуновскую снова привезли в здание МГБ и продержали в разных «боксах» без допросов около 13 суток. После этого снова увезли в Лефортовскую тюрьму. Шатуновская предполагает, что это было связано с проводившейся в это время «спецоперацией» против Михоэлса. Ее, возможно, готовились допрашивать по предполагавшемуся «делу Михоэлса», но поскольку он был убит, потребность в этом отпала, и в сценарий ее собственного дела были внесены изменения.
По-видимому, так оно и было. Серьезных допросов Шатуновской и Тумермана не было до апреля 1948 года, но было много расспросов о Михоэлсе, о Светлане и Морозове и т.п. В апреле обвинение было изменено. Супругов обвинили в «преступном намерении уехать в государство Израиль». Это характеризовалось как «измена Родине» и поэтому ОСО приговорило Шатуновскую и Тумермана к столь большим срокам — 20 лет.
Эта общая картина наводит на предположение о том, что Шатуновскую и ее мужа арестовали 27 декабря 1947 года именно в связи с тем, что она утром этого дня встретила Михоэлса, и они долго и взволнованно о чем-то говорили. В той записке Берии Маленкову, которую я цитировал в начале книги, также говорилось: «В результате проверки установлено, что МИХОЭЛС на протяжении ряда лет находился под постоянным агентурным наблюдением органов государственной безопасности» [40] Это означало, что все контакты Михоэлса проверялись. Шатуновскую «проследили», очевидно, до ее дома и быстро установили, что она имеет дружеские связи с Евгенией Аллилуевой. Дальнейшую информацию можно было получить лишь путем ареста, и в МГБ в этом следствии почему-то очень торопились. Однако следователь, полковник В.А. Комаров быстро понял, что арестованы случайные люди, у которых нет «выходов» на иностранцев и которые не имеют связи с ЕАК. С Михоэлсом они были знакомы, но таких знакомых у него были десятки или сотни. Для общего «дела Аллилуевых—Михоэлса» они не были нужны. Но освобождать людей с извинениями в МГБ тоже не было принято.
Из всех этих отрывочных материалов вырисовывается несколько другая картина событий, выходящая за чисто бытовой уровень жизни самого Сталина. Сценарий для «ликвидации» Михоэлса был готов, очевидно, в конце 1947 года, и вряд ли столь крутая мера была связана с утечкой информации о прошлом семьи Сталина. Но это был предлог, обоснование которого потребовало небывало быстрых для МГБ следственных действий в конце декабря 1947 года. Евгения Аллилуева на допросах, которые вел тот же полковник В.А. Комаров, назвала имя Гольдштейна только 16 декабря. 19 декабря Гольдштейна арестовали без санкции прокурора, по личному указанию министра госбезопасности Абакумова [41] К Гольдштейну, в отличие от других арестованных, сразу стали применять методы жестоких избиений и пыток, добиваясь быстрых показаний на Михоэлса, за спиной которого, по сценарию, стояла уже американская разведка. Все эти протоколы и доклад Абакумова Сталину о том, что Михоэлс, прежде всего, интересовался взаимоотношениями Светланы и Григория Морозова и что именно это было важным «для наших друзей в США», сохранились в архивах МГБ и переданы в последние годы в открытые фонды, где они изучаются историками как некий достоверный фактический материал. Лично для меня весь этот материал кажется остатком прикрытия какого-то значительно более сложного дела. Для Сталина не было характерным слишком спешить с ликвидациями своих политических противников и даже личных врагов. Если на «ликвидацию» Михоэлса МГБ получило лишь два дня, не имея предварительной подготовки, то другого подобного случая в практике сталинского террора не было. Всеволод Эмильевич Мейерхольд был и в СССР, и в международном плане более знаменитым театральным деятелем, артистом и режиссером, чем Михоэлс. Однако его уничтожали постепенно, в течение нескольких лет, обычными для Сталина методами и ликвидировали в 1940 году после ареста. Можно привести десятки других имен знаменитых артистов, писателей, поэтов, которые исчезли в сталинском терроре, но не в срочном порядке под колесами грузовика. Можно пока только предположить, что уникальные особенности всего этого дела были каким-то образом связаны с более высоким уровнем политики этого периода. Именно в это время, в конце ноября 1947 года, Советский Союз и его сателлиты положительным голосованием в пользу создания государства Израиль обеспечили появление в Палестине независимого еврейского государства. Пять соседних арабских государств, вооружаемых британским оружием, готовились к войне и ликвидации Израиля. Правительство США, поддерживая создание Израиля в ООН, ввело, однако, эмбарго на поставки оружия в этот регион. Единственной страной, которая могла обеспечить евреев Израиля оружием, был СССР, и единственным человеком, на позицию которого хотели именно в этот период повлиять несколько арабских стран, Великобритания, США, формировавший свою армию Израиль, сионистские организации в США, позиция которых отличалась от позиции правительства и которые финансировали закупки оружия, — был Сталин. Решался сложнейший международный конфликт, который определил отношения между многими странами на десятилетия.
Была ли «спецоперация» в Минске 12 января 1948 года связана с этой проблемой или же с выяснением загадки самоубийства Надежды Аллилуевой в 1932 году? Я не исключаю того, что оставленные потомкам архивы МГБ лишь прикрывают тайну таких решений, по которым обычно ни одно правительство не оставляет никаких архивных документов. Существование лоббирования интересов Израиля, сначала как идеи, а затем как государства, не составляет секрета, если речь идет о правительстве или конгрессе США. В СССР это лоббирование также существовало, но имело совершенно другие, скрытые формы. Когда Михоэлс, встретив на Тверском бульваре Шатуновскую, взволнованный прежде всего тем, что из газетного изложения его выступления было изъято цензурой упоминание об Израиле, воскликнул: «Это — начало конца!» — то он этим, прежде всего, показал, что являлся частью лоббирования за создание Израиля. В группу, лоббирующую за создание Израиля, безусловно, входила и Полина Жемчужина, жена Молотова, министра иностранных дел СССР, через которого шли инструкции советскому представителю в ООН. Жемчужина и Михоэлс были близкими друзьями. То, что Михоэлс был убит по директиве Сталина, не исключено, но прямая связь этого убийства с «делом Аллилуевых», возможно, была инсценирована еще кем-то именно для получения такой директивы. Михоэлс был убит в Минске не потому, что здесь это можно было организовать наиболее просто. Лично я уверен, что Михоэлса убили в Минске потому, что министром государственной безопасности Белоруссии был Лаврентий Цанава, которого называли в республике «Лаврентий Второй». В Минске именно он имел максимальную власть, так как и в Западной Белоруссии, и в соседней Литве еще шла «зачистка» территорий от «враждебных элементов». До 1938 года, когда Цанава работал в Грузии, поднимаясь благодаря Берии по ступенькам руководящей работы в партии и в госбезопасности, он был известен под своей настоящей фамилией Джанджава [42] Под этой фамилией его избирали от Грузии в первый Верховный Совет СССР в 1937 году. Однако, когда в конце 1938 года Берия, став во главе НКВД СССР, решил назначить Лаврентия Джанджаву в Белоруссию, его другу пришлось изменить эту слишком неблагозвучную фамилию. Именно наличие в Минске этого человека сделало столицу Белоруссии подходящим местом для ликвидации Михоэлса. Вполне возможно, что Сталин, как считает Г.В. Костырченко на основании архивных документов, действительно дал директиву о ликвидации Михоэлса лишь 9 или 10 января 1948 года. Не исключено также, что это была не директива, а лишь согласие с предложением, исходившим от самого Абакумова, в ведомстве которого эта «спецоперация» готовилась заранее, до 10 января. Нельзя исключить и того, что «Лаврентий Второй» получил по поводу этой «спецоперации» какие-то секретные инструкции от «Лаврентия Первого». Именно в 1947 году Берия, ставший вскоре после войны членом Политбюро и вторым по влиянию после Сталина человеком в СССР, неожиданно потерял многие из своих полномочий. В это время вторым по влиянию лидером снова стал Молотов, которого советские евреи всегда считали главным защитником их интересов. Жена Молотова Полина Жемчужина была также близким другом Соломона Михоэлса.