Часть I. Вам не говорили, что мы все сумасшедшие?
Это личный текст, и не случайно он называется «дневник». В нем я рассказываю о поездке моей семьи в Израиль, о том, что мы там увидели и что услышали из разговоров с близкими, друзьями, знакомыми и почти незнакомыми. Сюда же включены фрагменты обсуждения израильского житья-бытья из моего «Фейсбука». Возможно, многое недопонято, многое субъективно, но дневник на то и дневник, чтобы быть субъективным. Моей целью было понять эту страну не только извне, но и — хоть немного — изнутри. Единственное, чего я не делала (и в этом могу поручиться), — не лгала, не приукрашивала и не очерняла израильскую действительность. И она оказалась гораздо сложнее, но и гораздо интереснее, чем казалось, когда мы бывали здесь туристами.
Итак, 28 февраля, солнечное воскресенье, бортпроводник объявляет: в аэропорту «Бен Гурион» 30 градусов тепла. «Таки-долетели», спасибо «Белавиа». В Израиле мы с мужем в четвертый раз, но в первый — не с туристской, а с семейно-родственной целью. Мы — папа, мама и бабушка — приехали навестить дочку, она же внучка.
Дочь учится в Междисциплинарном центре в Герцлии, семью потами зарабатывая степень МВА. Потому не ждите от меня рассказов о красотах и священных местах, об Иерусалиме, об Иордане, городе художников и мудрецов Цфате: в этот раз мы там не были. Мы ходили по улицам Тель-Авива и Хайфы, съездили в два кибуца и один кампус, а главное — говорили с людьми: хотелось понять Израиль. Кое-что удалось, кое-что — нет, а кое-что со стороны понять невозможно.
Встретив нас в аэропорту с роскошными букетами и добросив до отеля, дочь и ее молодой человек умчались на занятия. Я, грешным делом, надеялась: она прогуляет. Не тут-то было!
Отступление первое, нелирическое. Об израильской учебе
Курсы, которые проходит дочь, состоят из шести занятий: пропустишь два — не знаешь трети программы. Не сдашь экзамен — есть второй шанс, но ходить до бесконечности и глядеть на преподавателя умоляющими глазами, пытаясь взять его измором, как это делается у нас, невозможно. В крайнем случае тебе предложат прослушать курс еще раз — и сдать экзамен, но: а) в следующем году; б) очень-очень недешево… Вспомнила студенческие протесты в Минске против платных пересдач и призадумалась. Протест — это ярко, смело и красиво, но знание, что придется остаться на второй год и заплатить за это большие деньги, мотивирует учиться куда сильней. Правда, лишь в том случае, если учение — действительно учение. В Израиле это так. Престиж образования у «народа Книги» был высок всегда, и в Израиле этот культ сохранился — и стал одной из центральных линий житья-бытья.
Информация дается густо — ни минуты, потерянной на толчение воды в ступе; и конспект скатать не у кого: дочь учится по-английски — но однокурсники-то пишут на иврите… Потому же, например, она не смогла вырваться на вечер Светланы Алексиевич в Тель-Авиве, о котором мечтала и куда была приглашена. Вряд ли умный минский студент не прогулял бы ради этого лекцию… Здесь бы и она прогуляла — там не могла.
Излюбленная игра многих наших студентов — выдавить из преподавателя проходной балл и дотянуть до получения «корки» — в Израиле не срабатывает. Вылетишь из вуза, пустив в трубу и немыслимые труды, и деньги (стипендия, грант, родительские — пеструю смесь, собранную по кусочкам), и не факт, что ты найдешь их в следующий раз. Тем самым ты автоматически вылетаешь из конкуренции за будущее.
Это начинается еще в школе. В младших и средних классах детей лелеют, будто в семье, но чем ближе к старшим классам, тем более ясно становится: школа — не для того, чтоб оТучиться, а для того, чтоб оБучиться.
Если ты всего-то отсидел 12 лет за партой — получишь лишь справку: для этого даже и на экзамены ходить необязательно. С ней ты пойдешь в армию, а затем, если нет особых амбиций, — на неквалифицированные специальности вроде охранника или обслуги в кафе. Так, в 2007 году лишь около 74% израильских двенадцатиклассников сдавали экзамены, и лишь 46% получили аттестат зрелости (багрут). Впрочем, в 2014 году багрут получили 65,5% выпускников: то ли жизнь научила, то ли требования чуть-чуть подкорректировали. Если же ты получил багрут, то у тебя есть шанс на колледж. Сможешь быть техником или механиком.
Представьте, что было бы у нас, если б треть (или половина) школьников не могла получить аттестат? Как бы «натягивали», как бы рвали и метали, какие бы головы полетели… А там просто: готов — получишь свой аттестат зрелости. Нет — живи, довольствуясь малым, зрелости в смысле знаний ты так и не получил. Это как ритуальная татуировка в древних племенах: если ты не выдержал обряда посвящения, то остаешься без нее и не считаешься взрослым человеком: ни жениться не имеешь права, ни на охоту ходить — лишь в песочек с детками играть.
Интересно однако, что ты в любом возрасте, включая старость, можешь пересдать экзамены на аттестат зрелости: если дозрел, конечно, прошу прощения за каламбур. (Хотя старости в нашем понимании в Израиле нет.)
Потом начинается армия, и вот тут-то, ближе к концу службы, многие понимают: надо все же поднатужиться и получить багрут. И армия делает благое дело: она оплачивает курсы подготовки к пересдаче экзаменов, не сданных в школе. Но для поступления в университет багрута мало: абитуриенту приходится готовиться к сложнейшему психометрическому тесту. Например, для инженера нужно набрать 650 баллов плюс хороший багрут (где средний балл не меньше 85). А при поступлении на медицинский нужно получить 730 баллов. Стоит ли удивляться успехам израильской медицины? Там просто не может быть случайных людей.
Дальше — больше.
Рассказывает дочь Женя
Я учусь в Междисциплинарном центре в Герцлии, не буду сравнивать, просто расскажу. Мой факультет называется «школа Арисона»: здесь все факультеты называются школами.
Первое, что бросается в глаза по сравнению с Минском, — интернетизация, «техногенность», что ли. Вот существует такая внутренняя система — программа Moodle. Она хранит всю твою индивидуальную информацию: расписания, задания, оценки. Здесь оценки не объявляются публично, и никто не знает, сдал ты или нет и на что сдал.
Кстати, уведомления об экзамене приходят за час до него на мобильник эсэмэской, там написано о том, где будет проходить экзамен. Это делается в целях чистоты эксперимента: чтоб никто не мог спрятать в столе учебник и т.д. Экзамены длинные, по три часа, и если надо выйти по естественной надобности, то нужно отметить время при выходе и при возвращении. За этим пристально следят. И если тебя долго не было, возникают вопросы.
В эту же систему преподавателями вкладываются домашние задания для студентов, сюда же ты загружаешь свои работы. Кстати, она умеет проверять на плагиат: если она видит, что кусок текста из интернета, она не дает тебе загрузить его и сильно ругается.
Внутри нее есть и информация о преподавателях: CV, места, где он работал, о чем он писал диссертацию. Преподаватели наравне со студентами, сами вытирают за собой доски, пусть это будет профессор, сколь угодно именитый.
Вот у меня преподают профессора из Йельского университета, Массачусетского, Стэнфорда, университетов, которые входят в Лигу Плюща, и никто не фанаберится. Кстати, преподаватели обязательно еще и практики. Препод, который учил нас статистике, не просто преподает статистику. Он работает в медицинской школе Тель-Авивского университета и статистически исследует реакции на лекарства и т.п.Другие — консультанты по маркетингу и менеджменту в конкретных компаниях. Они не перекладывают бумажки из файлика в файлик и не стоят всю жизнь за пыльными кафедрами.
Еще в системе Moodle ты можешь посмотреть необходимые документы, выписки, проконтролировать статус своих платежей. Ты можешь посмотреть «дерево» каталога библиотеки, какие есть книги, что из них на руках. Можешь заказать книгу, чтоб тебе ее достали, и ты только забрал.
Библиотека — на территории кампуса, в сессию она работает с раннего утра и до часу ночи.
Отдельно есть большая комната, чтоб ты мог учиться. С компьютерами, со множеством столов: там ты можешь заниматься групповыми заданиями, можешь общаться вслух. Это «громкая комната»: она открыта 24 часа в сутки семь дней в неделю. А еще есть другое отделение, там тоже компьютеры, но оно «тихое»: там учатся те, кому нужно сосредоточение, и все работают молча.
Кстати, в библиотеке принтер очень прикольно работает: ты отправляешь с компьютера документ на печать, идешь в соседнюю комнату, вводишь свой номер телефона, вставляешь кредитную карточку в отсек, с нее списываются деньги за распечатку, а по окончании забираешь ее и документ.
В кампусе есть административный отдел, есть отдел оплат. Если ты не платишь, тебя предупреждают раз-другой, а потом — бац! — и тебе перед самой сессией отрубают доступ, и ты не можешь посмотреть ни своих оценок, ни расписания экзаменов: пока не заплатишь, система назад не включится.
В университете есть студенческий союз, который делает новоприбывшим группам тур по университету, организует культурную жизнь, разные дополнительные курсы, а еще тусовки, поездки примерно раз в месяц на природу: вместе попить пива и поболтать. Они организуют пробеги и марафоны по городу, выбивают скидки во всяких ресторанчиках или кафе. Иногда у них получается «скинуть» 15−30% на еду.
Студенты, хорошо знающие предмет, проводят дополнительные (платные) занятия с младшекурсниками. Если вы ходите на эти занятия всей группой, цена делится между всеми, а если ты один — 80−90 долларов, в общем, до сотни за занятие, что сильно кусается. Моей подружке пришлось заплатить за подготовку к статистике 600 долларов.
Есть административные здания…
Что еще есть в кампусе? Например, кафе, где за 25 шекелей (8 долларов) тебе дают два огромных гарнира и рыбу или мясо. Кстати, ты можешь попросить добавки, но и без того очень много: просто не съешь. Китайскую еду можно купить. Салаты можешь сам составить из овощей. Везде можно пить кофе, а в зданиях есть специальные места, где ты можешь подогреть в микроволновке еду, которую принес с собой.
Мы попали в кампус поздно вечером. Дочь показала охраннику студенческий — и мы все прошли вместе с ней, сопровождаемые доброжелательной улыбкой: здесь это нормально, что мама, папа и бабушка могут приехать посмотреть, где учится их ребенок. Никаких тебе турникетов, никаких записей в журнал, как в иных наших вузах. Создается впечатление, что из этих двух стран на военном положении совсем не Израиль. Зачем нам такая безопасность в учебных заведениях?
Мы неторопливо погуляли по живописному кампусу, выпили кофе, прошлись по полупустым зданиям. Тем не менее в каждой из комнат сидели студенты: кто-то учил в «тихой», кто-то делал групповые задания в «громкой», где-то преподаватель втолковывал что-то студенту: все это видно из-за стеклянных, тщательно вымытых стен. Фотографировать приходилось сквозь них, чтоб не мешать. Был одиннадцатый час, а они учились, пили кофе и минералку, иногда выходили продышаться вечерним воздухом.
Все это жило и дышало, и не было охраны, которая вошла бы в аудиторию и сказала бы что-то вроде: «Восемь ноль-ноль. Ваше время истекло», — как это бывает у нас. Хочешь учиться — учись! И пусть тебе будет удобно, хоть и нелегко. Это гораздо лучше, чем наоборот.
На этом нелирическое отступление об образовании закончено.
Что важно в Израиле?
Еще с прошлых визитов в страну я поняла одну особенность израильтян: важно только по-настоящему важное. Эта черта объясняет многое, самое, казалось бы, разнородное, противоречащее, спорное. Замечательно четкие условия учебы в вузе — и раскардаш на улицах. То, почему скорая будет у тебя через три минуты, а продавщица может болтать по телефону, не обращая внимания на покупателей (справедливости ради, вызов скорой — дорогое удовольствие и потому практикуется только при острой необходимости: если люди могут, они сами едут в больницу; Израиль — не рай, хотя иногда таковым и кажется).
Повторюсь: важно — важное. Вот почему в отличие от многих стран ты можешь зайти в туалет любого кафе бесплатно (увы, это когда-то всеобщее западное правило постепенно выходит там из обихода) или попросить в кафе бесплатной воды и посидеть за столиком: в Израиле надо постоянно пить, иначе тепловой удар обеспечен. Однако при этом тебя вовсе не будет ждать дежурная улыбка официанта.
То же и с обустройством в отеле: заказанные комнаты с видом на море были невесть кем и невесть когда перепутаны, и по утрам наш взор услаждала бесконечная тель-авивская стройка. «Ну, как же, вот у вас море!» — в одном из окон служащая находит голубой лоскуток между двумя высокими зданиями. Т.е. формально море есть — мы ж не запрашивали конкретный размер и объем. Протокол соблюден. А видно его или нет — не столь важно. С другой стороны, правилом можно и пренебречь и в пользу клиента: потому-то в отеле, где no smoking, тебе сочувственно улыбаются и говорят: вы только в окошко высуньтесь. Курить, высунувшись в большое окно, можно, потому что это никому не повредит: комната не пропитается дымом, будет лишь нарушено одно из многих правил. Исполнить их все невозможно, а с людьми надо по-людски.
Отсюда легкость, даже «безбашенность», присутствующая, как кажется туристу, повсеместно. Ан нет. Простейшую мазь с антибиотиком пришлось везти детям из Беларуси: иначе с нарывом на пальце надо бежать к врачу за рецептом. Или вот еще один пример. Попытка купить более или менее подходящие очки вместо утерянных мужем, как это можно было бы сделать в наших оптиках, не удается: очки приходится заказывать всерьез, измеряя зрение, проверяя на астигматизм, дожидаясь сутки, нужные для изготовления. Почему нельзя просто продать что-нибудь мало-мальски подходящее? Потому что это может повредить человеку. Более того, уже после заказа и оплаты были тщательно записаны не только фамилия и имя заказчика, но и его гражданство, и паспортные данные. Зачем? Не знаю. Но, видимо, это из тех правил, которые важно выполнять. Потому-то туристы удивляются причудливому сочетанию бюрократических процедур и хаоса, которые не просто сосуществуют, но и как-то поддерживают друг друга.
Принцип «важно только важное» особенно бросается в глаза на улицах Тель-Авива. Да, по минским параметрам на них беспорядок. А так ли важен этот излюбленный нами порядочек? Беспорядок, потому что все строится, жизнь бурлит, кипит, толпа смеется, всюду бегают дети, недоеденный круассан с тарелки могут доедать веселые воробьи, а на стульчике в кафе — восседать пес и внимательно рассматривать меню…
При этом тарелки чистые, стаканы тоже, а еда — бесподобная. Беспорядок — следствие жизни, раскованности и темперамента: и то, что маленькая девочка носится, хохоча, по центральной улице, за ней — папа, за ним — собака, а за ними мама, все смеются, и никто из прохожих не дергает их и не шикает — в этом есть свой «цимес». То, что они осложняют движение пешеходов — неважно.
Важно, что никто никогда не перейдет на красный свет, что всюду есть пандусы для инвалидов, а через каждые три метра деревянные скамейки, чтобы прохожий мог отдохнуть. На некоторых из них — табличка с именем: скамейка воздвигнута в память Эстер Розенблюм или Аарона Шульца. По мне, это лучше, чем броский памятник: когда твое имя служит тем, кто на земле, самым бытовым и доброжелательным образом. После смерти я бы хотела «превратиться» в такую скамейку — только не в Тель-Авиве, а в Минске.
Принцип «важно только важное» и объясняет, почему этот шумный, жизнерадостный народ, который ведет себя не просто свободно, но очень свободно, мгновенно мобилизуется при угрозе врага: помогают стареньким соседям спуститься в бомбоубежище, обезвреживают террориста на остановке до появления полиции… Вот, несколько дней назад то ли раввин, то ли просто ортодоксальный еврей из Петах-Тиквы, раненный ножом террориста, вытащил нож из раны — и убил им напавшего. Во время военных операций женщины выходят из своих домов и устраивают походные кухни прямо на улицах, наливая суп и наделяя бутербродами проходящих солдат — девочек и мальчиков, которые идут их защищать.
Еврейское счастье
Война, постоянная война. И тем не менее, по индексу счастья израильтяне — одиннадцатый в мире народ (для сравнения: Соединенные Штаты Америки находятся на 15-м месте, Бразилия — на 16-м, Великобритания — на 21-м, Франция — на 29-м, Германия — на 26-м, Япония — на 46-м, а мы с вами — на 56-м). Как это может быть в условиях непрекращающейся войны? «Ну, во-первых, наше счастье — дети, и чем их больше, тем больше счастья, — объясняет наш друг Илья. — А во-вторых, знание, что в любой миг тебя может смести с лица земли, приучает жить сегодняшним днем. Радоваться тому, что есть вот в этот миг».
Кстати, Илья и его жена Рита, у которых был только один ребенок (непомерно мало по израильским меркам), ценою огромных материальных и моральных затрат, будучи уже не в самом молодом возрасте, удочерили слабенькую и крошечную не по возрасту девочку из одесского детдома. Теперь Поле 12 лет, она здоровая и крепкая, прекрасно учится, увлекается конным спортом, болтает на трех языках, объездила полмира и имеет самых лучших маму и папу, которых можно себе представить. Они счастливы. Она счастлива. Счастье заразительно. Особенно если не загадывать на будущее.
Отсюда странный оптимистический фатализм. «У нас на дорогах больше гибнет», — говорят израильтяне. Хотя дороги в Израиле хорошие. Вот и сейчас, в этот самый миг, прочитала новости о терактах сразу в трех местах: в Иерусалиме, в Петах-Тикве и в прекрасном Яффо. Несколько человек ранено, несколько убито. Нервничаю, пишу дочери. «А, — легко отвечает она, — что-то такое я слышала, там какой-то мужиктреснул гитарой по голове террористу, задержал его на пляже». Это не рисовка. Так это и воспринимается.
Иногда доходит до парадоксальных реакций. Вот что рассказал мне почти незнакомый молодой человек: «Тут есть стадная реакция защитного смеха. Мы максимум присоединяемся к этой стадной реакции и ржем, кто кого где зарежет. Тут есть шутки в Сети от пацанов типа: „Малышка, садись ко мне на колени, я защищу тебя от злого террориста“. Тут что страшно, так это привычка жизни в войне, для них, для этих ребят, которые тут родились, все эти конфликты, нападки и т.д. — это не что-то необычное, это „опять“, у них в голове врубается постмодернизм, и они пытаются креативить и бороться с этим».
Юмор, даже черный, — победа над страхом. Особенно если конца страшному не видно. Принимая жизнь в Израиле, принимаешь и этот фатализм: он приходит сам — даже к туристам. В Израиле не боишься: может, потому что здесь так сладостно жить сегодняшним днем.
Из этого вытекает следствие первое: живи полной жизнью и не мешай другим быть другими. Мужчина в шортах, а рядом другой — в глухом сюртуке и с пейсами. Девочка в жестком мини, а рядом ее ровесница — в длинной юбке, чулках и закрытых туфлях. Женщина в традиционном парике, а рядом — панкушка.
Нет, разумеется, не все так благостно. В религиозный квартал Иерусалима в мини лучше не соваться. И за руки мужчине и женщине там держаться нельзя, даже если они женаты. Но в общем пространстве тель-авивской улицы они — один народ. Народ с разными общинами: русскими и эфиопскими, испанскими и французскими, польскими и иракскими. И те, кто родился уже здесь — сабры. И израильские арабы. И израильские христиане. И израильские арабы-христиане…
Отгороженность, даже неприязнь между общинами — все это есть, напряжено, как натянутая струна. Но мне, туристу, этого не видно. Я лишь в начале понимания. А вот израильтянам приходится искать компромисс. Иначе — новый виток войны. Приходится пытаться понять правила «других», пока это возможно. И давать отпор, если «другие» агрессивно отказываются понять твои правила.
Люди — разные: не понимая этого, жить в Израиле невозможно. В том числе физически разные: кому-то повезло больше, кому-то меньше. Отсюда одна из самых симпатичных израильских установок: надо помогать тем, кому повезло меньше. Ярче всего это видно по особому вниманию к инвалидам: каждый раз, когда я видела пандусы и широкие проезды в музеях Тель-Авива, у меня екало сердце при воспоминании о моих белорусских друзьях-колясочниках.
Речь не только о физических, но и ментальных инвалидах. В одну из прошлых поездок я оказалась в Димоне, в интернате для людей с тяжелыми психическими расстройствами. Юдоль скорби? Ничего подобного! Оазис в пустыне. Цветы, пальмы, хорошенькие, нарядные комнатки. Была Ханука с приглашенным ансамблем и сладким столом: те, кто мог, пели и плясали, те, кто нет, — хлопали с колясок и каталок. Но то праздник, а как же в обычной жизни? Не хуже, я специально узнавала: так, например, раз в неделю желающих возили из интерната в Тель-Авив на уроки пения или рисования. Их не только пичкали таблетками — их развлекали. Если в интернате образовывались пары, им не мешали предаваться земным радостям, предварительно поставив женщинам спирали. А раз в несколько месяцев эти пары привозили на выходные в какой-то большой город, устраивая им в отеле медовый уик-энд.
Следствие второе. Человек имеет право на счастье, просто потому что он человек. Счастье в Израиле нелегкое: и не только из-за воинственных соседей, но и из-за недостатка ресурсов, нужных для процветания. Даже самых естественных для нас. Вспоминаю слова высокого чиновника, противопоставлявшего зеленую Беларусь сухому каменистому Израилю — в пользу первой, разумеется… Мол, у нас тут все так красиво, а вот там, у них, и посмотреть не на что. Не знаю, почему ему не пришла в голову простая мысль о разнице в климате? Вода, вода…
Как-то незаметно для себя обнаружила, что в Израиле становлюсь под душ, затем выключаю, намыливаюсь и лишь потом вновь включаю душ. А с недавнего времени — так же незаметно — поняла: так я делаю и в Минске.
Почему жители Тель-Авива так гордятся своим фонтаном на улице Дизенгоф? Наши, минские, куда роскошнее. Не только потому, что некогда он иллюстрировал связь «воды и пламени» (сейчас, когда фонтан выцвел, этого принципа уже не видно), но и потому, что фонтан — символ того, что и в пустыне можно создать оазис — даже с такой роскошью, как фонтан. (Кстати, насчет оазисов: ныне в Израиле 66 национальных парков и 190 заповедников.)
Отступление второе, лирическое
О Тель-Авиве. Что обращает на себя внимание в Тель-Авиве, если бываешь там хотя бы раз в году? Он все время меняется, потому что постоянно достраивается и перестраивается. Всюду шум, грохот, подъемные краны, рабочие в униформе и касках: город живет, обрастая новыми зданиями, как грибами после дождя, и потому неузнаваем: это будто сверхпроект, рассчитанный на тысячелетия, может, до прихода Мессии — и оттого он все время меняет облик, как змея сбрасывает кожу. (Чувствуется сходство с Берлином — городом, настолько нацеленным в будущее, что он никак не может предстать в более или менее законченном виде.)
Тем, кто хочет живописности, днем можно погулять по бульвару Ротшильда; тем, кто жаждет «европейскости», — по бывшей немецкой колонии — Сароне; кто, напротив, хочет «востока-востока», — по древнему поселению Яффо (не забудьте полюбоваться висящим деревом, найти улицу со своим знаком Зодиака, а потом всласть поторговаться на блошином рынке); поклонники искусства, вам — в великолепный Национальный музей, а тем, кто тяготеет к старине, советую погулять по Неве-Цедек.
«Мы, тель-авивцы, все сумасшедшие. Вам не говорили, что мы все сумасшедшие?» — спрашивает продавщица обуви.
Ну да, есть немножко, особенно если считать, что бьющая через край энергетика — безумие. И это безумие заразительно. Пока выбирали мужу очки, вышла на темную улицу и увидела следующее. Моя мама, довольно сдержанная дама, да вдобавку стесняющаяся незнания языков, сидя на ступеньках магазина, энергично общается с вышедшим покурить продавцом. Я так и не поняла, на каком языке они беседуют: он не владел ни русским, ни английским, она — ни английским, ни ивритом. Но при этом они, кажется, прекрасно понимали друг друга — иначе откуда столько лучезарной и взаимной симпатии?
Тель-Авив — веселый город. На него невозможно сердиться и обижаться. Ведь города, как люди… а люди — да, как города.
Вспоминается другая история этих дней. Мы с мамой ехали в такси. За рулем сидел старик с иссохшим, очень мрачным и выразительным лицом. Израиль не Европа, тут тебе будут улыбаться не по долгу службы, а из симпатии, ежели повезет. И вот начинается излюбленная игра таксистов — развод туристов по полной… Кружит он нас по всему городу, накручивает.
И все это время в грязной машине звучит музыка, милая американская попса 60-х. Голос красивый, бархатный, в меру сладкий. Начинаю тихо подпевать Love me tender Пресли. И вдруг угрюмый водитель говорит: «А это я пою». Вынимает диск, показывает: его фото, песни. Мы восхищенно ахаем, а он все кружит на одном месте — объезжает квартал вокруг отеля. Наконец на пятом кругу по моей настоятельной просьбе остановился. На счетчике — 60 шекелей. Даю сто, ожидая сдачи. Вместо этого он сует мне в руки желтый диск со своими записями. На нем фото очаровательного парнишки с гитарой. И понимаешь, что обдурили, и дураком быть почему-то необидно, и мама будет слушать этот диск в машине. Словом, все в выигрыше.
В шесть часов вечера на улицы Тель-Авива мгновенно, рывком, ниспадает тьма. Вечер воскресенья — первого рабочего дня недели. И если днем некоторые туристы недоумевают, что же красивого в этом сумбурном городе, то вечером, когда улицы начинают сиять огнями, заполняются музыкой и смехом и превращаются в одну большую зону общения, понимаешь: самое красивое тут не архитектурные строения и не витрины (среди которых, кстати, множество свадебных), а люди. Вечером все дороги ведут на веселую, вечно праздничную, сияющую Дизенгоф, улицу имени первого мэра Тель-Авива, завещавшего свой дом и свое имущество любимому городу. Днем, впрочем, она тоже очень оживлена.
Отступление про Дизенгоф, историческое и веселое
С улицей Дизенгоф связана знаменательная — и очень тель-авивская — история. 14 мая 1948 года Давид Бен-Гурион провозгласил независимость Государства Израиль — и сделал он это как раз в бывшем доме Меира Дизенгофа, к тому времени ставшего музеем. Это место было выбрано не случайно: с одной стороны, чтоб избежать религиозных трений, которые могли возникнуть на менее светских улицах, с другой — чтоб спастись от бомбежки (дом Дизенгофа невелик и не отличается помпезностью). Оповещение должно было произойти по началу шаббата, потому выбрали время — 4 часа.
Приглашения на церемонию были разосланы с посыльными утром 14 мая с просьбой хранить событие в секрете: спустя несколько часов истекал срок мандата Британии на Палестину. Окончательный текст Декларации независимости был утвержден за час до начала церемонии. Словом, блюлась строжайшая секретность. Однако машина, на которой курьер вез текст в дом Дизенгофа, была остановлена за превышение скорости. По слухам, у водителя не оказалось прав, и дабы спасти то ли бумагу, то ли себя, он сообщил полицейскому, что именно он везет в здание музея, да еще и обвинил блюстителя порядка в том, что он препятствует провозглашению нового государства. Разумеется, постовой пустил человека без прав, на всех парах несущегося к дому Дизенгофа. Важно лишь важное, понимаете ли?
Декларация была доставлена ровно в 15.59. Правда, к этому времени весь Тель-Авив уже знал, какая тайна будет раскрыта евреям Израиля перед шаббатом.
