Йом ха-Шоа, День Катастрофы Холокоста. Маут.
«Я» человека, - она говорит, - это маленькая точка, вокруг которой вся жизнь его. И эта точка, - Любовь. И я думаю, - говорит, - что ее убить нельзя.
И еще сказала Маут, - Любовь, это когда не думают о себе.
И еще сказала, - эта точка есть в каждом. Это точка Любви.
Это и есть «я» человека. А не то, что мы думаем…
Я сделал за свою жизнь много фильмов о катастрофе. Она меня не отпускала.
Мне в юности объяснила одна задумчивая экстрасенс, что я отравлен был в такой-то камере в Освенциме, и сожжен в такой-то печи. Поэтому, сказала, она тебя не отпустит.
Но оставим мистику. Есть у меня этот шрам на сердце, есть.
Живут во мне те мои дедушки, бабушки, дяди, тети, которых задушили, повесили, расстреляли. И тот мальчик, в кепочке, очень похожий на меня, который поднял руки в Варшавском гетто, живет во мне... И та женщина прижимающая ребенка, над рвом. Живут они во мне, живут.
И даже если вы, дорогие блогеры Ботинка, читали уже вот эти мои посты, я все равно очень хочу у вас их опубликовать. Потому что День Катастрофы у нас. День Памяти.
Я эти посты для вас подработал, подчистил, сократил… и очень жду вашей оценки.
Фотка со съемок. Первым стоит мой большой друг Фима Кучук, тот, который смотрит в камеру, он был и звукачем нашим, и водителем, и сопродюсером. Дальше я стою в кепочке, сутулый такой. Потом наш оператор Иржи ( ах, какой парень!) и наша героиня, - Маут. О ней в рассказе. Вернее, во всех рассказах о ней. Но самое главное, не поверите, о Любви.
Любовь
Шел 1998 год. Я уже восемь лет жил в Израиле. Делал фильмы. Все время судорожно искал где бы подзаработать. Не брезговал и выборами.
И тут в руки мне попадается дневник. Читаю. И не могу остановиться. Тут вокруг бушуют страсти, сталкиваются лидеры, самое время зарабатывать деньги, а я лежу на диване, отключив телефон и плачу.
Пишет 12-тилетняя девочка Маут 24-х летнему Герману.
«Увидеть тебя!», - пишет, - «быть все время рядом!.. Не могу и дня прожить, что бы не думать о тебе…только ты держишь меня на этом свете…живу тобой…и тем единственным поцелуем…»
Я чувствовал себя неловко, заглядывая в чужую жизнь, но не мог остановиться.
Дело в том, что дневник этот был датирован 1941-1943 годами. И вела его Маут в концлагере.
Подруг её увозили в Освенцим, и они уже не возвращались никогда, другие кончали собой, отчаявшись, а она, Маут, писала и писала своему любимому Герману. И только благодаря этому и выжила. Ухватилась за эту искорку любви, и держалась, за неё изо всех сил.
Пока в 1943 году Германа не отправили в лагерь уничтожения, в Треблинку.
Она думала, что не выживет.
Но выжила.
Дневник этот мне подкинула Лена Макарова, - писатель и друг. Я завелся. Тут же появился продюсер, - лучший продюсер в моей жизни, - Сюзанна Зеленски. Неимоверно быстро Лена сварганила заявку, Сюзанна быстро пробила первые деньги из фонда, небольшие, но все – таки.
И мы пошли к Маут домой. Я нервничал. Боялся, а вдруг откажется сниматься.
Приходим. Встречает нас женщина с таким милым детским лицом. Начинаю говорить с ней.
Улыбается, но абсолютно закрыта. Приветлива, но это все очень внешнее. Рассказывает, но не так, как я хотел бы. Вообщем, все плохо.
Решаю брать ее «измором». За 3 дня я «выливаю» всю пленку, сидя напротив нее (такая съемка называется - съемка на привыкание). Пленка дорогая, - это все наши деньги.
В конце третьего дня, когда я уже отчаиваюсь, к вечеру, она раскрывается. Вдруг приходит доверие. Вдруг она понимает, что я не ищу дешевку. И мы становимся друзьями.
И она становится прежней Маут. Смеется, да так звонко, как та, Маут, 12-тилетняя. Плачет. Тоскует. Поет. Говорит с ним, с Германом, как будто он сидит здесь, рядом с ней.
И уже не обращает ни какого внимание на камеру.
Так начинается наш с ней кинороман… Тем временем, деньги заканчиваются. Но великая Сюзанна выбивает нам поездку «по лагерям уничтожения», по которым прошли Маут и Герман. Едем в Чехию и Польшу. Группа малипусенькая. Я, Фима, Лена Макарова, Иржи, и, конечно, Маут.
Едем…снимаем… Маут на моих глазах, проживает снова этот роман… И снова я понимаю, не будь этой любви, не было бы Маут.
Так подходит наш последний съемочный день (так мы думали). Снимаем на кладбище. Маленький чешский городок Простьев. На камне выбиты фамилии погибших и не вернувшихся.
Маут объясняет нам, - эта погибла там-то, этот там-то, этот был адвокатом и вся семья его не вернулась. А это Герман, - говорит она. Я спрашиваю, - Твой, Герман?…- Да, мой Герман, - отвечает…И тут, что-то меня подталкивает, и я спрашиваю дальше, - Но были же такие случаи, - спрашиваю, - когда считали людей погибшими, а они выжили? Она говорит, - были. – И добавляет, - Вот например, Вальтер Бреслер, вот здесь написано, что он погиб, а он вернулся…живой…
Тогда я спрашиваю, - А что написал тебе Герман в последнем письме? Она смотрит на меня…и вдруг отвечает, - Он написал, из поезда уже, когда его увозили в Треблинку…- Что? – спрашиваю. - Он написал, - Она вдруг говорит медленно и даже удивленно, - Что будет ждать меня после войны, в Берлине, по адресу «Арвайлештрассе 3». И тогда я снова спрашиваю её, - А ты была там после войны? – Нет, - говорит и запинается…И смотрит на меня. - Не была.
Вообщем, что вам говорить, мы думали, что это наш последний съемочный день. Деньги практически закончились… Но мы не могли так уехать.
И вот мы на последние деньги едем в Берлин… Приезжаем. Находим эту улицу. И я прошу Маут идти по улице к дому…Еще и не знаю, есть ли этот дом вообще. Специально не проверяю.
А оператора прошу снимать все время…И не промахнуться, потому что будет только один дубль…
И вот она идет. Она идет, еле дышит…к ней вдруг возвращается надежда… К ней, уже замужней, 70-тилетней, с тремя детьми, восемью внуками, вдруг возвращается надежда. А вдруг он там…и он ждет ее всё это время.
Она идет, как на ватных ногах… Каждый шаг, - еще большая надежда. И мы страшно переживаем за неё. Идем за ней. И дрожащий Иржи снимает, как в последний раз…
И вот она приближается к этому дому…к этому подъезду…и вот он, список квартир…и вот уже ее палец зависает над кнопкой…сейчас она позвонит…
И может быть он откроет ей дверь, ее Герман…
Это почти конец фильма. Такие очень долгие кадры замедленной съемки.
Ожидания чуда… Которое, конечно, не происходит.
Германа убили в Треблинке. Но мы очень надеялись. До последнего мгновения. А вдруг он выжил.
Этот фильм взял несколько хороших фестивалей, включая нью-йоркский… Но запомнился мне маленький, еле заметный фестиваль в Греции, в Каламате.
Время было антиизраильское. Все газеты против нас. Мне в открытую говорят, как нас не любят. Спрашивают, - для чего приехал?!.. (забегая вперед, скажу, - первый приз получил Иранский фильм, второй, как мне кажется, фильм Палестинской автономии… ну и далее, в том же роде).
И вот показывают наш фильм. Кто-то демонстративно выходит ещё до показа. Я не жду победы. Но смотрю, как реагируют. И вижу, что делает «любовь» с людьми.
Настроенные абсолютно анти, поначалу разговаривающие полушепотом и вслух, они вдруг начинают смотреть…вдруг слушают…вдруг перестают шевелиться…вдруг не могут оторвать взгляда, когда Маут бежит по улице, чтобы увидеть Германа в последний раз…и потом, когда идет вся эта концовка с её проходом по Берлину, с этим ожиданием чуда…это их просто сшибает…и вот уже кто-то плачет в зале…
И я понимаю, что есть то, что объединяет всех. Есть! И для этого только я и пишу, чтобы сказать это еще раз.
Любовь.
Банально, но это так. Я говорю сейчас не о любви между нами, которая насквозь эгоистична.
А о Любви, которая над нами. Вокруг нас. Я говорю о Законе Любви, который держит этот несчастный мир. Держит в прямом смысле слова.
А с Маут мы большие друзья. Она была на многих моих премьерах. И на свадьбе сына. Ей уже за 80-т. Вот написал о ней и понял, что стосковался. Позвоню ей обязательно.
А это Маут, я, Лена Макарова и Иржи. По дороге в Освенцим. Об этом следующая история. Которая тоже о Любви.
Любовь. (продолжение)
У Маут была близкая подруга в лагере. Звали ее Зденечка. Они вместе учились, вместе их везли в лагерь, вместе они голодали, мечтали, грустили, радовались… только ей Маут рассказала о своей любви к Герману.
Маут показывала мне групповую фотографию, там такая маленькая, глазастая девочка сидит внизу, скромно, с краю…Зденечка.
Отправили её в Освенцим. Навсегда. И всё. Казалось бы, конец истории…
Но нет.
Решаем мы с Маут, что поедем в Освенцим. Никогда она там не была. И всегда хотела поехать. С нами ей спокойнее.
Едем. Прибываем туда. «Музей» такой. Со зловещей историей.
Мне говорят, - можно, как в музее ходить и разглядывать экспонаты, которые за стеклом. А можно ( за особые деньги, уже не помню какие) сразу за витрину попасть, например, там где чемоданы лежат. То есть увидеть их прямо, вживую. И снять реально.
Маут говорит, - «конечно лучше «реально» к ним подойти.», к чемоданам.
Платим. Ведут нас за витрину. Идем какими-то узкими коридорами, так, сейчас припоминаю, был ремонт, в Освенциме. Где-то надо привстать, где-то пригнуться. Ощущение, что ведут нас через кулисы к сцене. Пригибаемся, выходим… прямо к чемоданам.
Горы чемоданов. Горы!.. И запах такой стоит…Запах горя. И мы пробираемся через это горе…
Оператор Иржи первым. Я за ним. Маут за мной.
Как это случилось, не знаю. Но я смотрел под ноги, чтобы не упасть. Везде ведь чемоданы, проход между ними узкий…
И на ходу я так чуть повернулся. И краем глаза увидел Маут...
Она стояла застывшая. Как птичка, какая-то. И взгляд ее был - перед собой.
Не знаю, сколько это длилось. Может минуту, может две, а может одно мгновение…
И вот я вижу, она приподнимает голову…Наклоняется вперед…руку вытягивает…
И кричит:
- Зде-е-е-енечка-а-а!
И только сейчас я вижу, что во всей этой чудовищной горе чемоданов, на самом видном месте, на самом видном! лежит чемоданчик Зденечки. Так на нем и написано: « Зденечка Бергер»…и адрес.
Иржи не успевает развернуть камеру. Кто мог это предвидеть!
Вижу, как он разворачивается на крик Маут. Страшно медленно, так мне кажется, прямо-таки, как в замедленной съемке.
- Зде-нечка-а-а-а! – кричит Маут еще раз…но уже тише…- зденечка-а-а…
Это Иржи успевает снять. Маут смотрит на чемодан. Тишина просто оглушающая.
Иржи снимает. Он снимает сцену, которую никто не строил, не режиссировал, потому что никто не ожидал, что так оно всё будет. Что из десятков тысяч, нет, из сотен тысяч чемоданов, этот будет стоять на самом видном месте. Чемодан Зденечки.
Зденечки, которую сразу отправили в газовую камеру.
А чемодан остался…
***
Нет, не страдал я, что «профукали» сцену. Больше волновался за Маут. Но она быстро пришла в себя. Еще раз показала нам, какая она сильная.
А вот Иржи притих. Корил себя, что пропустил этот, сверх документальный кадр.
Мы потом еще долго ходили по Освенциму. Больше молчали, там все слова лишние. И снимали.
Вышли. Едем. Иржи по-прежнему молчит. Останавливаем машину. Заходим в магазин. Берем виски «Валентайн», 0,7 л.
Снова едем. Первой выпивает из горлышка Маут. Выпивает и говорит: «Спасибо вам, как я вас всех люблю!» (передаю состояние, слова точно не помню)
Я пью за ней. «За тебя, Маут, говорю, за то, что ты скрепила нас своей любовью»
Пьет Лена. « Как хорошо нам вместе, это и есть жизнь!»
Фима с выпивкой пролетает, - он водитель.
Иржи долго пьет. И плачет, (так помню). – Спасибо Вам, говорит, никогда мне так хорошо не работалось. И ни с кем. Потому что у нас настоящая связь.
Маут обнимает его. И смеется.
Она смеется, как ребенок!..
Вот она, моя Маут. Правда, замечательная?! Она столько перенесла, но осталась, той самой Маут, смешливой, открытой, настоящей.
Когда я ей говорил, - Знаешь, Маут, ведь корень народа нашего, - Любовь. Она мне отвечала, - Конечно!..
И снова о любви
Подумал я тут недавно о любви. Была причина. Сразу вспомнил, как попал в Освенцим с моей героиней Маут.
Ходим мы, ходим… радости мало. И вдруг приходим в какое-то странное место. Сразу у меня сжалось внутри что-то.
Поле ям. Тысячи черных дыр. И гробовая тишина…
Оказалось, что это туалеты. Открытые, без перегородок. Людей загоняли сюда с утра… всех… и они стояли, или сидели так друг перед другом… Представить это трудно…
Тысячи дырок.
Я еще сказал Маут, - Вот так и убивали «я» в человеке.
А она мне говорит, - А его не убить.
Я ей говорю, - Тебе, конечно, виднее, Маут, ты все это прошла, но… сколько известно случаев, что человека в ничто превращали…
А она мне отвечает, она меня и не слушает, - «Я» человека, - она говорит, - это маленькая точка, вокруг которой вся жизнь его. И эта точка, - Любовь. И я думаю, - говорит, - что ее убить нельзя.
Стою. Молчу. Не хочется возражать ей.
И тут же рассказывает мне Маут, о своей подруге. Та, единственная, вернулась после Освенцима.
Попала с мужем туда, думала, на время. Везли их из Голландии в мягких вагонах, ничего им не рассказывали.
Приехали. Их тут же отсортировали. Мужа она после этого не видела, но они, как-то, передавали весточки друг другу…
И вот она начинает умирать. То есть уже ничего не ест, все из нее тут же выходит, боли страшные…
Поставила ей диагноз ее подруга по бараку, - врач-гинеколог, что кончается она. И она спокойно это восприняла. Только одна мечта была, - увидеть мужа.
Последний раз она его видела красивым, чуть поседевшим, крепким… Как-то смогли ему сообщить, что она умирает и хочет его увидеть напоследок.
И смогли они встретиться. И произошло это именно на этом поле ям, вечером, среди всего этого ужаса…
И вот они встретились, два скелета. Он даже больше чем она. Она увидела, еле передвигающего ноги человека.
У него уже не было волос, лицо было так худо, что она подумала, что позор ей думать о себе… И подумала еще, что браки совершаются на небесах. И она его любит. А такого еще больше!..
Она сказала, - Как страшно, что я тебя не увижу.
Он сказал, - Мы сейчас с тобой молодые. У нас впереди целая жизнь и я тебя очень люблю
Она рассказывала Маут, - я была уверена, что сдержусь, и не заплачу. Но не смогла сдержаться, заплакала. Я заплакала из-за того, что он так хотел поддержать меня, - рассказывала она. - Он еле дышал. С отдышкой, с хрипом произносил каждое слово. Он с трудом двигался. Он выглядел гораздо хуже меня. И он, такой, хотел меня спасти.
Мы обнялись. Два скелета. Он на меня посмотрел. И вдруг он берет меня за руку… И ведет к женщинам… И говорит им, - Люди, мы вас очень просим, прикройте нас, пожалуйста. Дайте нам побыть вместе. Женщины стояли, не было ни одеял, ничего, конечно…
Чем нас прикроешь…
И тогда они повернулись спинами, стали кругом и прикрыли нас… И он был со мной.
Непонятно сегодня, как это все произошло… Но я так выжила.
А он – нет.
Вот, что мне рассказала Маут о своей подруге на этом страшном месте. Он хотел дать ей силы жить, - сказала Маут. И дал их.
И еще сказала Маут, - Любовь, это когда не думают о себе.
И еще сказала, - эта точка есть в каждом. Это точка Любви.
Это и есть «я» человека. А не то, что мы думаем…
…О любви я подумал недавно.
Вот и вспомнил.
Дополнительно:
- ФИЛЬМ, О КОТОРОМ ИДЕТ РЕЧЬ - МОЖНО ПОСМОТРЕТЬ ТУТ.
Комментарий в теме форума: