Дом Иуды. «Шавей Исраэль»: в поисках забытых евреев
Новое время породило удивительный феномен – возрождение к жизни «потерянных евреев», чье еврейское происхождение смутно, но различимо прослеживается сквозь двадцать веков истории со времени крушения Второго Храма и разрушения Иерусалима. Прошедшие сквозь столетия гонений, апофеозом которых стали инквизиция и Катастрофа, крещенные, перешедшие в ислам и буддизм, мимикрировавшие к окружающей реальности и ассимилированные, эти группы евреев, как выяснилось, пронесли сквозь века тайное знание о своих древних корнях. Насильственно оторванные от еврейства или отошедшие от него в силу объективных причин, они давным-давно переняли язык, культурный и даже антропологический облик тех народов, среди которых жили и в которых растворились. И тем удивительнее проснувшаяся в них тяга к еврейству.
Информация об этих группах появлялась давно, и немало исследователей пыталось собирать данные о потомках Иуды и Биньямина, отколовшихся от костяка еврейского народа за его замысловатую и болезненную историю. Однако работа обрела наиболее планомерный и организованный характер, когда возвращением в лоно иудаизма потерянных евреев занялась добровольческая организация «Шавей Исраэль» («Возвращенный Израиль») в Иерусалиме.
Глава «Шавей Исраэль» Михаэль Фреунд рассказывает о том, как создавалась организация. Приехав из Нью-Йорка 12 лет назад, он на протяжении нескольких лет был советником бывшего премьер-министра Биньямина Нетаниягу, работал заместителем руководителя отдела по пропаганде в канцелярии главы правительства Давида Бар-Илана. Одновременно он был и остается по сей день внештатным корреспондентом газеты «Джерузалем пост».
По словам Михаэля, он никогда не занимался историей рассеяния евреев, и тем более мистикой Потерянных колен. Но, перефразируя известное выражение, если человек не идет к своей судьбе, то судьба идет к человеку.
«Однажды в канцелярию главы правительства пришло письмо от представителей Бней-Менаше в Израиле. В письме они жаловались, что их соотечественникам препятствуют во въезде в Израиль. Я был далек от этой тематики, однако решил встретиться с ними. На меня произвели сильное впечатление и их аргументы, и сионистский настрой. Мы обратились в МВД и добились, чтобы прошедшим гиюр Бней-Менаше позволили жить в Израиле».
После поражения Нетаниягу на выборах, рассказывает Михаэль, он начал раздумывать, как лучше использовать свой и опыт и знания, и та случайная встреча с Бней-Менаше помогла ему сделать выбор. «Израиль испытывает колоссальные демографические проблемы и проблемы с национально-религиозной самоидентификацией. Я пришел к выводу, что репатриация людей с сильной сионистской ориентацией и чувством сопричастности к еврейству была бы крайне полезной и Израилю, и им самим».
Сначала Михаэль работал в ассоциации «Амишав», которую возглавлял легендарный раввин Авихайль. Затем создал собственную добровольческую организацию, насчитывающую нескольких сотрудников – «Шавей Исраэль». Сегодня она работает с различными группами из девяти (!) стран, претендующими на принадлежность к еврейским корням. У каждой из них своя история и судьба.
Михаэль Фреунд
Марраны. Огнем и мечом
История марранов достаточно хорошо известна, чтобы подробно воспроизводить ее здесь. Это одна из самых горьких и трагических страниц еврейского народа, запечатленная в исторических хрониках и народном предании. Она положила конец уникальному испанскому еврейству, чья самобытная и богатая культура оказала громадное влияние не только на Испанию, но и всю Западную Европу.
В 1492 году венценосная чета Фердинанда и Изабеллы, уничтожившая последний оплот мусульман в Гранаде, решила в своем болезненном стремлении к религиозной чистоте окончательно ликвидировать присутствие неверных на Пиренейском полуострове. Указом «их королевского величества» евреи должны были или принять католичество, или покинуть полуостров, оставив его правителям практически все свое имущество.
Одни выбрали изгнание и последующие страдания. Другие приняли новую веру и вместе с ней – также страдания. Ибо, с одной стороны, не было более страшного преступления в глазах инквизиции, чем нарушить обет веры. С другой, даже те, кто добродетельно придерживался установленных правил, оставался в глазах населения «кастой неприкасаемых» – настолько испанское общество было заражено культом «чистоты христианской крови». Новообращенных презрительно называли «марранос» (свиньи), и это оскорбительное название осталось в веках.
Большинство изгнанных перебрались в соседнюю Португалию, правитель которой – король Мануэль – в противоположность испанской венценосной чете не отличался столь фанатичным рвением. Тем не менее, вскоре под давлением Фердинанда и особенно Изабеллы он был вынужден последовать их политике. Евреям предложили покинуть в течение 11 месяцев пределы королевства или перейти в «праведную веру». Ирония, однако, состояла в том, что в отличие от испанских правителей Мануэль хотел оставить у себя евреев, как полезных и приносящих прибыль граждан.
Выход из этой ситуации был найден просто: принудительное крещение. Повелением короля все дети моложе 14 лет должны были пройти крещение. Это не оставляло испанским евреям выбора. Большинство могло отказаться от имущества, но не от детей. Многие кончали самоубийством, не желая отступать от веры праотцев, но намного больше людей принимали вслед за своими детьми католичество. В конечном счете, Мануэль отбросил условности, и насильственное крещение стало осуществляться тотально – без даже формально предоставления выбора и разного рода условностей. Евреев просто волокли в церкви, совершали обряд крещения и объявляли «добрыми католиками». Сопротивлявшихся убивали. Так появились португальские марраны, чье обращение в католичество в еще большей степени, чем у их испанских собратьев, было вынужденным и совершенно формальным актом.
Большинство марранов ненавидели своих католических хозяев и при первой же возможности бежали в более терпимые страны: Османскую империю, Италию и Северную Африку. Многие нашли еще один выход из положения: спасаясь от репрессий, бежали в далекие заморские колонии – Перу, Бразилию и Мексику.
Те же, кто оставались, стремились скрыться от глазах вездесущей инквизиции, королевских чиновников и фанатичных толп (во время многочисленных спонтанных погромов погибли десятки тысяч марранов. Например, во время резни в Лиссабоне в 1596 году только за один день погибло пятьсот человек). Так сформировались большие колонии марранов в глухих деревушках Северной Португалии.
В Испании, где инквизиция была более жестокой и изощренной, марранов практически не осталось (за исключением небольшой группы на Балеарских островах). В Португалии, где переход в еврейство был более формальный, они сумели выжить. Число насильственно крещенных евреев было столь велико, что они составили значительную часть Португалии. Так историк Д.Азво утверждал, что около одной пятой населения Португалии, особенно – жители городов, – потомки евреев. Это породило в Португалии предрассудительное отношение к горожанам. Одержимые чистотой «христианской крови», одни португальцы (как и испанцы) подозревали других, что они происходят от крещеных евреев, и потому являются «неполноценными христианами».
Существование на протяжении веков в атмосфере вечных гонений, угрозы смерти, унижений и третирования не могли не сказать на психике и мироощении тех, кто в буквальном смысле этого слова выживал из поколения в поколение. Даже те, кто пытался тайно соблюдать традиции и хранить память о иудаизме, постепенно ассимилировались и отходили от еврейства. Число тех, кто продолжал поддерживать угасающий огонь памяти, становилось все меньше. К моменту крушения инквизиции в 1780 году лишь сравнительно небольшое число марранов сохраняло, пусть на рудиментарном уровне, предписания иудаизма, язык и еврейскую культуру. Однако в абсолютных цифрах, учитывая первоначально огромное число крещенных, их было не столь уж мало. При этом патологическая обстановка, в которой они существовали веками, не могла не отразиться на их образе мышления и самоидентификации. Даже те, кто продолжал считать себя евреями, отказывались «выходить из подполья» и открыто соблюдать еврейские законы. По инерции они продолжали жить и вести себя так, словно инквизиция продолжала править на Иберийском полуострове.
То же самое происходило, с разными вариациями, и в Латинской Америке. В Бразилии, а также в ряде глухих районов государств, некогда являвшихся испанскими колониями, сохранились разрозненные группы марранов, пытавшихся сохранять свое еврейское наследие и в то же время опасавшихся заявлять о себе.
Прозрение Артуро Барроса де Басто
Пробуждение марранов в Португалии, частичное и очень ограниченное, началось в начале XX века, и произошло это благодаря, прежде всего, одному человеку – Артуро Барроса де Басто.
Во время первой мировой войны капитан португальской армии Артуро Карлос Баррос де Басто, имевший в тому времени несколько наград за доблесть (он воевал на стороне Антанты во Фландрии), увидел в церкви испанского офицера, зажигавшего свечи. То, как испанец это делал, показалось Артуро Басто необычайно знакомым. Он отчетливо помнил, что точно также, в детстве, зажигала свечи его бабушка. Не удержавшись, Басто подошел к испанцу, и поинтересовался о происхождении обряда. Тот усмехнулся и рассказал: он родом из марранов, и ритуал переходит в их семье из поколения в поколение. Этот разговор перевернул Басто всю его жизнь. Могло ли это быть совпадением? Он начал припоминать другие обстоятельства своей жизни, и с удивительной ясностью осознал: он, португальский офицер, – потомок евреев.
С этого момента и до самой смерти, пренебрегая условностями, социальными благами и признанием, Басто посвятил себя одному: поиску и возвращению в лоно еврейства португальских марранов.
Артуро Баррос отправился в синагогу Лиссабона. Местные евреи, испугавшись провокации, отказались разговаривать с ним. Тогда Басто поехал в Марокко, и уже там нашел еврейскую общину. В отличие от португальских евреев, сефарды Марокко приняли его с распростертыми объятиями. Изучив под руководством местных раввинов иудаизм, мужественный капитан прошел гиюр, стал евреем, и в качестве такового вернулся к себе на родину.
К этому времени он уже был губернатором города Порто, откуда происходил его род, и одним из наиболее уважаемых людей в Португалии. Басто ждала блестящая карьера. Однако вместо того, чтобы подниматься вверх по социальной лестнице, он отправился в путешествие по глухим деревням Северной Португалии, и стал призывать марранов, которых здесь было очень много еще со времен инквизиции, в полный голос заявить о себе. Более того, он начал регистрировать марранов, на свои деньги построил в Порто новую синагогу и наладил отношения с еврейскими меценатами.
Это было уже с точки зрения диктаторского режима, правившего в Португалии, чересчур. Ни власти, ни католическая церковь не были заинтересованы в том, чтобы бередить старые раны и вытаскивать «скелеты из шкафа». Басто стал «персоной нон-грата» в собственной стране. Время инквизиции, естественно, прошло, но любая власть превосходно знает, как без труда избавиться от диссидента. Артуро Баррос был обвинен в содомских действиях и разврате малолетних. Суд не обнаружил ни одного доказательства этих обвинений, дело закрыли, но Басто стал «неприкасаемым». Его уволили из армии и лишили права занимать общественные должности. В мгновение ока он превратился из героя в местного Дрейфуса, и так его и называли некоторые газеты.
Дальнейшая судьба Басто печальна и вместе с тем достойна восхищения. Всю оставшуюся жизнь он провел в нищете и безвестности, продолжая изучать иудаизм и пытаясь вернуть к еврейству португальских марранов. Когда он умер в 1961 году, его похоронили без всяких почестей, как заурядного бомжа, но к этому времени десятки марранов начали «выходить из шкафа» и робко, вполголоса говорить о своем еврействе.
Сегодня, спустя десятки лет после смерти Артуро Басто, потомки жителей глухих селений на севере Португалии, знавших о своем еврействе и прятавших это знание, готовы принять гиюр и вернуться на Землю Обетованную. Их обучают израильские раввины, и на сегодняшний день в лоно иудаизма вернулись уже пятнадцать марранов Португалии. Большинство марранов, по словам Фреунда, сосредоточено сегодня в нескольких местах: прежде всего, на севере Португалии, в Пальме де Майорка, в бразильском городе Ресифе.
В Бразилии по предварительным данным насчитывается сотни тысяч потомков марранов. Не все они знают о своем происхождении, а из тех, кто знают, далеко не все намерены возвращаться к еврейству. Но потенциал, по словам Михаэля, огромен:
«Я очень надеюсь, что возвращение марранов к еврейству только началось. Сегодня они словно пробуждаются от сна. Они готовы, они хотят чувствовать себя подлинными евреями, жить в Израиле, и наша задача – сделать все, чтобы помочь им осуществить эту мечту. У нас, евреев в Израиле, есть исторические, моральные обязательства перед ними. И мы принесем огромную пользу не только этим людям, но и самому Израилю, если в столь сложный для нашей страны момент поможем им!».
Бней-Моше – перуанские марраны
Один из наиболее ярких и уникальных примеров возрождения еврейского духа среди потомков марранов, которые по всей логике истории и здравого смысла, должны был давно-давно раствориться в местных народностях и культурах – история Бней-Моше из Перу.
Бней-Моше – самоназвание смешанной группы из индейцев и потомков испанских переселенцев. Сосредоточены они главным образом в районе города Кахимарка на Севере Перу. Известно, что прошлом в Кахимерке, удаленной от колониальной администрации и церковных сановников в Перу, селились бежавшие из Испании марраны, однако возрождение их в качестве евреев уже в наше время носит драматический, даже мистический характер.
Бней-Моше появились в Кахимарке в 1961 году, и лидером их был Сегундо Вильнуэва, принявший впоследствии еврейское имя Зрубавель Цадкия и живущий ныне в Израиле. Известно также, что, будучи подростком, Вильнуэва получил от отца ТАНАХ с напутствием хранить его и изучать, так как «книга эта – истинная». После прочтения ТАНАХа и изучения иудаизма Вильнуэва не только сам перешел в еврейство, но и собрал вокруг себя многочисленных последователей. Именно это обстоятельство и является, пожалуй, главной загадкой в истории «сыновей Моисея».
Можно предположить, что Сегундо Вильнуэва принадлежал к одному из этих семейств. Значительно труднее понять, каким образом ему удалось так быстро убедить в своей правоте десятки других жителей Кахимарки, многие из которых были чистокровными индейцами? И почему потомки марранов, если они так успешно смогли уберечь от гибели еврейское наследие в Перу, оказались совершенно неспособны сделать это в других местах?
Предположение о том, что маленькая и сформировавшаяся только в конце XIX столетия еврейская община Лимы могла хоть сколько-нибудь повлиять на племена, живущие в отдаленных горных районах cеверного Перу, исключается полностью. Даже могущественная католическая церковь оказалась не в состоянии полностью изменить образ жизни и воззрения живущих здесь людей. Новые идеи, концепции и представления, захлестнувшие Америку и Европу в послевоенные десятилетия, пришли сюда с запозданием и в виде столь «усеченном», что вряд ли можно говорить и об их влиянии.
Таким образом, остается согласиться с версией, согласно которой горстка марранов, поселившихся здесь, смогла не только сохранить еврейство среди своих потомков, но и распространить учение Торы на местных индейцев. Доводы в пользу этого не вполне убедительны, но иного объяснения просто не существует.
Путь к еврейству Сегундо Вильнуэвы, его младшего брата Оливьеро (сегодня – Мордехай Меир, также живущий в Израиле) и их первых немногочисленных сподвижников был долгим и трудным. В 1954 году они отошли от ортодоксального католичества и присоединились к группе радикально настроенных протестантов-фундаменталистов, по своим взглядам и представлениям очень близких к евреям. Вместе с евангелистами они читали Пятикнижие и еврейских пророков, изучали иврит – язык Священного Писания. Они полностью изменили привычный образ жизни и, подобно своим новым единомышленникам, стали убежденными вегетарианцами.
Тем не менее, протестантский фундаментализм был не конечной станцией, а лишь промежуточной остановкой в их духовной эволюции. Вера в Христа оказалась последним барьером на пути разрыва с христианством. Барьер этот был преодолен спустя семь лет, когда братья Вильнуэва решили оставить евангелистов и создать собственную общину, основывающуюся исключительно на еврейских заповедях и традициях. Из года в год к братьям Вильнуэва присоединялись все новые жители Кахимарки, считавшие себя евреями, хотя и не зарегистрированные как таковые. В 1967 году их община насчитывала уже двести человек.
Как и следовало ожидать, появление «еврейской секты» в Кахимарке не осталось незамеченным. Местные жители, с их суровым укладом жизни, богобоязненностью и предрассудками, ревниво-болезненно воспринимали любые, даже незначительные отступления от общепринятых норм. Они могли простить уход от «истинной веры» одному «сумасшедшему», но появление двух сотен сектантов выглядело уже покушением на церковь и местные традиции. Столкнувшись с неприязнью и ожесточением земляков, братья Вильнуэва вместе со своими единомышленниками покинули Кахимарку и отправились в джунгли Амазонки. Там они создали поселение, которое по стилю бытия и образу поведения оказалось чем-то средним между киббуцем и йешивой.
Чередуя сельскохозяйственные работы с изучением Торы, они достигли определенных высот в познании иудаизма и решили, что достойны, наконец, вести диалог с истинными евреями, о которых до тех пор знали только понаслышке. Впрочем, тяготение между перуанцами, вставшими на путь иудаизма, и собственно евреями к этому времени было уже взаимным. В 1969 году сефардский раввин Авраам Бен-Хамо из Лимы, прослышавший о «странных людях», готовых пожертвовать чем угодно за право быть евреями и бежавших от своих соотечественников в дебри Амазонки, решил во что бы то ни стало установить контакт с ними. Старания его увенчались успехом. Бен-Хамо стал первым евреем, открывшим миру перуанских сектантов и поведшим их за собой в талмудический иудаизм.
Впрочем, любое познание имеет, как известно, свою оборотную сторону. Чем больше приобщались последователи Вильнуэвы к еврейской мудрости, тем сильнее становились разногласия между ними о том, каким путем надо следовать дальше. Время единения, согласия и первопроходческого энтузиазма осталось позади. Начался новый этап, требовавший новых решений.
Часть группы отказалась безоговорочно принять установления ортодоксального иудаизма, откололась от ядра секты и растворилась в Перу. Другая, во главе с Виктором Чико, не желая более скрывать свои убеждения и вести отшельнический образ жизни, вернулась в «большой мир» – в Кахимарку. Большинство также оставили джунгли, но не пожелали жить среди своих бывших единоверцев-католиков – и поселились в заброшенном маленьком селении Эль-Мильгаро, расположенном всего в восьми километрах от Кахимарки. Если говорить об элементарных удобствах, то трудно было найти что-нибудь менее приспособленное для цивилизованной жизни, чем эта индейская деревушка. Здесь не было ни электричества, ни водопровода, сообщение с городом сводилось к минимуму, а о такой роскоши, как почта и телеграф, вообще говорить не приходилось.
Впрочем, Сегундо Вильнуэву и его сподвижников испытания не пугали, а общения с внешним миром они не искали. Напротив, в них росла убежденность, что, преодолевая трудности, они еще больше закаляют свою веру. Все свои силы они направляли не столько на создание комфортных для себя условий, сколько на изучение иудаизма. Спустя несколько лет после их прибытия в Эль-Мильгаро там появилась синагога. Выстроенная без всякой помощи со стороны, она стала предметом гордости маленькой общины, но не спасла ее от дальнейшего раскола.
Спустя некоторое время брат Сегундо – Оливьеро отправился с несколькими десятками человек в Лиму и основал там крохотную общину. Оливьеро уже мечтал о чем-то большем, чем формальный переход в еврейство. Его наивысшей целью была репатриация в Израиль. А для этого ему надо было выйти на израильских раввинов и чиновников. С помощью все того же Бен-Хамо, восторженно пестовавшего своих подопечных, Оливьеро установил связь с израильским посольством в Лиме.
Но прерогатива выступать перед израильтянами в качестве представителя общины выпала не Оливьеро, а уже упомянутому выше Виктору Чико из Кахимарки. Пока Сегундо Вильнуэва возводил синагогу в Эль-Мильгаро, а его брат завязывал знакомства с израильскими раввинами и дипломатами, Виктор Чико, преодолевая неприязнь жителей Кахимарки, сумел создать общину в триста человек и не без основания заявил о своем праве выступать от имени всех иудействующих перуанцев. В 1981 году он как полномочный посол общины и ее лидер отправился в Иерусалим. Вернулся Чико с восторженными рассказами, фотографиями израильских синагог, песнями и видеокассетами. С этого момента вопрос о репатриации «сынов Моисея» в Землю Обетованную был решен.
А пока что в общине выросло уже второе поколение молодых людей, и их решимость и желание стать подлинными евреями, то есть пройти гиюр, были не меньшими, чем у их отцов. Иегошуа Вильнуэва, сын Сегундо, прожив несколько лет в еврейской общине в Лиме, в совершенстве изучил иврит, а также религиозный уклад и установления иудаизма. Он уже ничем не отличался от религиозных евреев, живущих по всему миру – от Лимы до квартала Меа-Шеарим в Иерусалиме. Иегошуа Вильнуэва научился читать молитвы, накладывать тфилин и укреплять мезузы на дверных косяках. Он знал все галахические предписания и обучил им сначала своих близких, а затем и остальных членов общины. «Сынам Моисея» не хватало лишь «пустяка» – стать, наконец, евреями не только фактически, но и формально.
Израильские раввины между тем с некоторым сомнением относились к идее перевода «еврействующих перуанцев» в иудаизм. Предприятие это казалось оправданным с точки зрения религиозной, но при этом рискованным с точки зрения государственной. Сомнения раввинов сводились к одному простому и совершенно не связанному с религией вопросу: не последуют ли примеру семей Вильнуэвы и Виктора Чико с их несколькими сотнями приверженцев десятки тысяч индейцев Латинской Америки, движимых желанием спастись от нищеты и коррупции, перебравшись в государство относительного социального благополучия, каковым является Израиль?
Решающую роль в судьбе перуанцев сыграл уже упомянутый выше раввин Элиягу Авихайль. Практически в одиночку он сдвинул гору сомнений, бюрократизма и косности.
Летом 1988 года в Перу вылетела группа раввинов для изучения, как они сами определили, «образа жизни общины» и рассмотрения вопроса об их гиюре. Трудно сказать, к каким выводам они пришли бы, не будь в Перу столь же неистового поклонника перуанцев, как Авихайль в Израиле. Раввин Авраам Бен-Хамо сделал все, чтобы привлечь на сторону Бней-Моше духовных лидеров еврейской общины Лимы, и преуспел в этом. Когда ему на подмогу в Перу прибыл раввин Авихайль, лед сомнений израильского религиозного духовенства был сломлен окончательно. С личного согласия главного раввина Израиля Мордехая Элиягу первые одиннадцать семей перуанцев (58 человек) прошли гиюр и спустя несколько месяцев приехали в Израиль.
Во тьме перуанской, или Перст Господень
Холмы Самарии вокруг поселения Алон-Море, возвышающегося над Шхемом, напоминают Гонсалесу Едидие предгорья Кахимарки, где он жил не так уж давно. Простор, безлюдье, редкие деревья, тянущиеся к небу среди камней, жар, идущий от земли днем, и прохлада ночью. Но все это не пробуждает у Гонсалеса ностальгических воспоминаний. Его прошлая жизнь была неотделима от ощущения раздвоенности и незавершенности, непонятного ему самому, но мучительного и беспокойного. Он оставил на своей прежней родине многое, очень многое – родных, друзей, имущество, работу (он был учителем – профессия, весьма уважаемая в Перу), – но обрел корни. Те корни, от которых душа его, как лист, была оторвана когда-то и перенесена на другую землю, где так и смогла прижиться.
Гонсалес родился в семье с крепкими католическими традициями, и библейский наказ об «утверждении себя на путях Господа» не был для него пустым звуком. Он жаждал веры, но сомнения не давали ему утолить эту жажду. И поразительно: чем больше он вслушивался в церковные песнопения и колокольный благовест, тем острее чувствовал, как вязь католических кружев, подобно невидимой завесе, отделяет его от Бога.
Гонсалес Едидия в поселении Алон-Море, возвышающемся над Шхемом (Наблус)
«Я знал: мой путь – это путь постижения Бога. Но вера не могла быть полной, пока оставалось сомнение. А то, что я слышал, читал, не давало мне ответов на вопросы. Система церковных построений была полна „дыр“; не увидеть их казалось невозможным», – вспоминает Гонсалес.
Гонсалес говорит размеренно и неторопливо. Он сдержан и ничем не выказывает своего волнения. Но за его сдержанностью скрываются очень глубокие чувства. Он открыт, но открытость его не переходит в чрезмерную откровенность и доверительность. Он не кривит душой, не домысливает и не приукрашивает, но рассказ его, похоже – лишь вершина айсберга. Ему не надо возвращаться в прошлое – оно живет в нем. Поток воспоминаний не размывает повествование, но наполняет его трепетом все еще не отгоревших переживаний.
В юности Гонсалес столкнулся с поразительным обстоятельством: все, что было связано с евреями, их традициями, преследованиями, которым они подвергались, Катастрофой, вызывало в нем повышенный интерес. Он не мог объяснить это даже самому себе. Еще труднее было понять, почему, беря в руки книгу, он открывает ее по-еврейски – с конца. «Я делал это совершенно безотчетно. Как еврей, который просто не представляет себе, что можно вести себя иначе. Когда мне надо было помыть миску, я не просто мыл ее, а, по сути дела, совершал процедуру омовения, как это принято у религиозных евреев. Уже позднее я узнал, что именно так следует делать по Галахе. Маму это выводило из себя. Ее злили мои странности. Меня и самого это удивляло, но я не мог изменить свои привычки, словно какая-то мистическая сила довлела надо мной», – рассказывает Гонсалес.
Он продолжал поиски Бога. Сомнения становились все мучительнее, желание обрести откровение – все острее. Гонсалес еще был убежден, что сможет найти ответы на свои вопросы в рамках христианской доктрины, но убежденность эта постепенно таяла. Разрыв с церковью произошел после участия в католическом семинаре в Лиме. Он ждал услышать объяснения, которые убедили бы его. Но услышал от церковных сановников тот же набор догм и постулатов, которые повторял приходский священник. «Горечь, раздражение, разочарование – все эти чувства владели мною, когда я возвращался в Кахимарку. Если бы не злость, охватившая меня, я бы, наверное, впал в отчаяние. Но злость придавала мне силы. Я вел себя вызывающе, вступал в конфликты, менял занятия, неделями и даже месяцами не бывал дома. Я совершенно отошел от религии, перестал посещать церковь, забросил чтение святых книг и прекратил попытки понять свое предназначение», – продолжает Гонсалес Едидия.
Настало время, когда он отвернулся от Бога. Но Бог не отвернулся от него. Встреча, ниспосланная ему свыше, была знаком, указывавшим: путь к истине надо искать не вовне, а внутри себя. Как это часто бывает, послание было прочитано и распознано не сразу. И то, что впоследствии представлялось божественным провидением, вначале было воспринято как занятная коллизия.
Через год после злополучного семинара Гонсалес познакомился с девушкой, которая стала его женой. В отличие от него, она никогда не испытывала мук сомнения, хотя и была глубоко верующим человеком. Но религиозность ее носила характер столь же определенный, сколь и странный. Как и все жители Кахимарки, как и сам Гонсалес, она была католичкой, но… влюбленной в иудаизм. Столь необъяснимый и даже курьезный для подавляющего большинства жителей Перу интерес она переняла у своего отца и постоянно затевала с Гонсалесом диспуты на эту тему, что вызывало в нем одновременно и любопытство, и подспудное раздражение. Любопытство – из-за несознаваемой им самим тяги к еврейству и чувства приобщения к тайне, коей было для него, католика, учение Моисея. А раздражение… Он не понимал свою подругу с ее повышенным интересом к еврейским священным книгам и еврейским молитвам, а еще меньше понимал себя. Его увлекала еврейская история, его интриговала загадочность и уникальность еврейской культуры, но менее всего он думал о том, чтобы этот интерес перевести в религиозное русло и «перевоплотиться» в еврея. Кроме того, доводы девушки его не убеждали. Он был достаточно начитан для того, чтобы противопоставить ее убежденности в избранности иудаизма не менее веские аргументы о превосходстве христианской религии. Все их споры носили для него умозрительный характер. Он не вкладывал в них душу. И тем ошеломительней было откровение…
«Как-то раз она пригласила меня поехать в синагогу в Кахимарке. Это было как раз во время Песаха. Помню, что никакого внутреннего трепета я не испытывал, только поверхностное любопытство. После некоторых колебаний я согласился, и это стало решением, перевернувшим мою жизнь. В тот Песах, сидя среди евреев, поднимавших бокалы с вином за Исход из Египта и окунавших зелень в воду, символизировавшую „слезы скитания“, я почувствовал нечто такое, чего никогда не испытывал раньше. Я ощутил себя евреем, блуждающим среди пустыни, изнемогающим от жажды и алчущим ответа. Это было как удар током. Я не спрашивал себя, правы ли эти люди, прав ли я сам в своих ощущениях. Я понял, что это – мое. Это я вышел из своего Египта».
Для Гонсалеса, как и для всех «сынов Моисея», принятие еврейства и переезд в Израиль стало главным событием и главным испытанием в жизни. Справились с ним не все. Некоторым из последователей Вильнуэвы так и не удалось увидеть Землю Обетованную.
Гонсалес вспоминает своего знакомого, который трижды пытался сдать экзамен на знание еврейских законов и трижды становился жертвой несчастного стечения обстоятельств. Словно злой рок все время опережал этого человека. В первый раз он не смог прибыть в Лиму из-за ливневых дождей, размывших дороги в столицу. Во второй раз накануне экзамена его скрутила болезнь, а когда он выздоровел, израильские раввины уже вернулись на родину. На третий раз он все же добрался до Лимы и предстал перед раввинами, но до того растерялся, что не смог вразумительно ответить ни на один вопрос.
Гонсалес убежден: дело здесь не в случайности, а в божественном вмешательстве. «Творец направляет нас, и далеко не всем дано право подняться в Святую Землю. Человек может мечтать о том, чтобы приехать сюда, но если Бог этого не захочет, никогда не сможет осуществить свою мечту. А другой даже не думал об этом, и, тем не менее, неожиданно для себя попадает в Израиль. У каждого свое предназначение».
Едидия рассказывает о смятении, охватившем его за несколько дней до экзамена. «Все это время я не отходил от письменного стола. Я читал книги по иудаизму, я зубрил своды законов, я проверял и перепроверял себя. В библиотеке Кахимарки мы перебрали все книги, хоть как-то связанные с еврейством. Меня бросала в дрожь мысль о том, что я не смогу ответить на вопросы. За несколько дней до испытания я начал поститься. Я молился и просил Бога позволить мне стать евреем и попасть в Израиль. Я постоянно мучил жену вопросами о кашруте, субботе, Галахе, праздниках, заповедях. В каком-то смысле я был ненормальным».
Отвечать Гонсалес должен был на иврите. И именно это едва не подвело его. «Они задали мне вопрос легкий, но совершенно неожиданный: „Что не надо делать в Йом-Кипур?“ Все, кажется, просто, но проблема в том, что я растерялся. Я не понял, сказал ли раввин, задавший вопрос, „Йом-Кипур“ или „Пурим“. Меня выручила жена. Испанский язык очень легкий, журчащий. Я спросил у нее только одно слово. Она поняла и точно так же, с лету, ответила мне. Никто из раввинов не заметил. А может быть, не захотел заметить».
В 1991 году, сразу после прохождения гиюра, Гонсалес и его жена продали все, что у них было, купили билеты на самолет и отправились в Израиль. По дороге они на день остановились в Риме, чтобы полюбоваться величественными католическими соборами и церквями, к которым уже, впрочем, не имели отношения. В Израиль они прилетели поздно ночью, спустя почти сутки после приезда большой группы своих соотечественников, которых торжественно встречали в аэропорту чиновники Сохнута – Еврейского агентства – и жители Алон-Море. Именно это поселение было сочтено оптимальным для Бней-Моше – из-за климатических условий и удаленности от больших прибрежных городов, которые «инки» недолюбливали.
Гонсалес был рад, что опоздал на торжества. «Мы не хотели никаких помпезных церемоний и поздравлений. Все было таким непостижимым, удивительным, ошеломляющим, что любая суета могла только испортить восприятие и нарушить ощущение неповторимости», – вспоминает он.
Об оставленном доме, работе и друзьях они не жалели, хотя их считали в Перу достаточно состоятельными людьми. Как и большинство их единомышленников, прошедших гиюр, они с легкостью пожертвовали своим имуществом и приехали в Израиль, имея очень незначительные сбережения. И хотя начало новой жизни на Земле Обетованной было трудным, никто из «сынов Моисея» не выразил желания вернуться назад. Даже тех, кто после десяти лет жизни в Израиле посетил бывшую родину, было немного.
Если бы не их настрой, они, возможно, почувствовали бы себя разочарованными и обиженными. Помощь, которую им оказали, была символической – деньги на элементарную утварь, мебель со вторых рук и поношенная одежда. Вскоре после прибытия семье Гонсалеса пришлось платить за все самой. В условиях отсутствия работы и временных заработков это было непросто. Они влезли в долги и смогли встать на ноги сравнительно недавно – спустя пять лет после приезда в Израиль, после того как Гонсалес устроился на должность заведующего хозяйством в местной школе.
«Мое счастье, – вспоминает он, – что я ничего не планировал, когда ехал сюда. Не строил иллюзий. Еще до принятия гиюра, когда только поверил, что попаду в Израиль, я сказал себе: „Пусть будет что будет. Я должен принять Израиль таким, какой он есть“.
Гонсалесу это удалось. Он увидел разный Израиль и принял его. Он поднялся до Иерусалима и спустился до Тель-Авива. Убедился, что здесь, может быть, более чем где бы то ни было, святое удивительным образом сочетается с низменным и порочным. Что люди, исповедующие один Закон, в повседневности живут по законам, извлеченным из копилок едва ли не всех культур мира: «То плохое, с чем я столкнулся, не повлияло на меня. Я принял его, как неизбежное зло».
Гонсалес говорит, что счастлив. Счастлив потому, что его дети могут беспрепятственно изучать иудаизм, что у него установился хороший контакт с живущими в поселении людьми, что он (и это самое главное) находится в мире и согласии с самим собой.
В Перу было много такого, чего ему недостает в Израиле, – и не только в материальном плане. «Мне кажется, что отношения между людьми там проще, естественнее. В хорошем, разумеется, смысле этого слова. Здесь люди более закрытые, рациональные. Я часто чувствую их интерес к собеседнику, любопытство, но определенная настороженность, отчужденность всегда присутствуют».
Во многом жизнь в Перу легче, чем в Израиле, несмотря на определенные различия в уровне благосостояния. В перуанском обществе она устойчивее и гармоничнее, нет таких противоречий и напряженности, как в израильском. Возможно, поэтому большинство евреев Лимы, религиозных и светских, предпочитают оставаться у себя дома, предоставляя своим вновь обретенным собратьям «утверждать себя на путях Господа».
Гонсалес не осуждает их: «Я не считаю, что евреи в Перу ошибаются, раз они не едут сюда. Просто иудаизм и тяга к Израилю в них существуют в „замороженном“ состоянии. Зов еврейства проснется, когда настанет время – у каждого оно свое».
Перст Творца пока коснулся не их, а перуанцев, в чьих жилах, может быть, когда-то текла еврейская кровь. Второе поколение Бней-Моше уже говорит не на испанском, а на иврите, вступает в браки со старожилами Израиля и полно желания раствориться в израильской среде. А в это время в Лиму из Кахимарки продолжают стекаться десятки людей, в земной жизни переживших перевоплощение души. «Сыны Моисея» покидают страну инков…
Иври – чернокожие марраны Америки. Черный пророк «белого Вавилона»
В израильском городе Димона на юге страны проживает небольшая группа чернокожих американцев. Они представляются потомками евреев, покинувших Эрец-Исраэль после разрушения Второго Храма. Себя они называют Иври, хотя израильский раввинат отказывается признавать их евреями и требует пройти гиюр (официальную процедуру перехода в иудаизм).
Согласно их версии, десятки тысяч евреев, бежавших от римлян в первом веке нашей эры, пересекли узкий перешеек между Азией и Африкой и двинулись вдоль побережья на запад. Часть из них оседала на находившихся под римской властью землях, но другие продолжали путь дальше.
Затем дороги беженцев разошлись. Одни из них направились в Магриб и дошли до территории современного Марокко, а другие повернули на юг, пересекли Сахару и достигли побережья Западной Африки. Там, осев и смешавшись с местными племенами, они добились господствующего положения, так как обладали более высоким уровнем познаний в земледелии и ремеслах, умели вести торговлю и были сведущи в строительстве.
Процветание евреев в Африке продолжалось полторы тысячи лет – до начала эпохи великих географических открытий. Вместе с первыми европейскими мореплавателями в Западной Африке появились и работорговцы – в основном португальцы, отличавшиеся особой изобретательностью и жестокостью. В первую очередь они стремились заполучить наиболее сведущих в сельском хозяйстве и трудолюбивых рабов. А таковыми были, естественно, местные евреи.
По преданию Иври, десятки, а возможно, и сотни тысяч чернокожих сынов Израилевых были силой, хитростью и коварством угнаны в рабство, погружены на невольничьи суда и доставлены в Америку. Большинство из них погибло от жажды, голода и издевательств работорговцев еще во время плавания. Те, что выжили, разделили участь своих недавних соотечественников на плантациях Северной Америки, португальской Бразилии и Карибских островов. То была, утверждают Иври, еще одна, неизвестная миру Катастрофа еврейского народа.
Все это время черные евреи скрывали свое происхождение из страха притеснений и глумления не только со стороны белых плантаторов, но и остальных рабов, насильственно обращенных в христианство и превратившихся со временем в воинствующих апологетов новой веры.
Освобождение негров и обретение ими гражданских свобод не повлияли на настрой чернокожих потомков Моисея. Свою тайну они пестовали с непоколебимым упорством потомков марранов, уже после отмены инквизиции спускавшихся в известные только им подвалы, чтобы прочесть «Шма, Исраэль». Так продолжалось до тех пор, пока не прозвучал призыв Бен-Ами – своего рода Теодора Герцля Иври, американского провозвестника возвращения в Сион всех чернокожих евреев, разбросанных по миру – от тропической Африки до США и Ямайки.
Образы Бен-Ами, поднимающегося в виде солнца над обретающим жизнь Черным континентом, запечатлены в художественной мифологии Иври и столь же распространены, как образы Бен-Гуриона и его сподвижников в мифологии израильской.
«Черный сионизм» возник более сорока лет назад, в 1966 году, когда Бен-Ами и несколько сотен его сподвижников объявили о начале «черного Исхода» из Америки.
По словам Бен-Ами, в среде американских негров живут тысячи чернокожих евреев, которые знают о своем происхождении, но скрывают его. Их сходство с остальными афро-американцами, утверждал он, столь же естественно и объяснимо, как сходство между шведами и шведскими евреями.
Бен-Ами призвал своих собратьев «перестать бояться собственной тени», объединиться и начать возвращение на родину – в Израиль. То же самое, подчеркнул он, должны сделать все африканские евреи, живущие к югу от Сахары.
По признанию Бен-Ами, в прошлом чикагского бизнесмена, он знал о своих еврейских корнях от родителей, но никогда не задумывался об этом и вообще не был религиозным человеком. Решение вернуться в Сион было принято им после видения, в котором Бог благословлял всех чернокожих евреев и призывал их «проявить свою веру».
Бен-Ами (сегодня он живет в деревне Иври в Димоне) и его приверженцы не ограничились призывами. От слов они перешли к делу и заявили, что возвращаются в Сион – на родину своих предков. Движимые религиозным вдохновением, чернокожие сионисты покинули Америку и оказались… в Западной Африке. Там они сменили европейские платья, рубашки и костюмы на традиционные африканские одежды и поселились в местных деревнях, разыскивая следы еврейского присутствия на огромной территории – от Зеленого Мыса до истоков Нила. По утверждению Бен-Ами, воплощение пророчеств о возвращении на землю предков не могло произойти без предварительного освобождения от цепей духовного рабства, и Бен-Ами вместе со «своим народом» отправился в скитание. Правда, не в Синай, а в Гану. И не на сорок лет, а всего на четыре года. «Перед возвращением в Израиль мы должны были прожить какое-то время в Западной Африке и очиститься от миазмов рабства, впитываемых каждым новым поколением афро-американцев. Бен-Ами считал, что человек, выросший в атмосфере застарелых страхов и предубеждений, не может обрести духовную свободу, едва ступив на Святую Землю. Он должен повторить путь своих предков – но уже в обратной последовательности…
Бен-Ами, отец «черного сионизма» и организатор «черного Исхода» из Америки
Еще три года спустя словно материализовавшиеся из небытия чернокожие адепты Моисеевой веры предстали перед пораженными израильскими чиновниками в аэропорту Лода, требуя предоставить им право остаться на Святой Земле. Пусть даже по туристической визе. Такое согласие они получили и отправились в Димону, где поселились в заброшенном старом здании на центральной автобусной станции. Так началась эпопея возвращения «африканских сионистов», истоки которой берут начало в событиях далекого прошлого…
Сафари в Димоне
Тому, кто хочет увидеть африканскую деревню в ее первозданном виде, нет нужды отправляться на Черный континент. Достаточно сесть на рейсовый автобус, идущий в Димону и добраться до поселка, где живут Иври. Там, среди провинциального городского ландшафта с сонными улицами, пыльными скверами и неказистыми двухэтажными домами, облепленными, как пластырем, сохнущим бельем, находится деревня, точь-в-точь копирующая поселок где-нибудь в Гане, Либерии или Центрально-Африканской республике.
Между пальмами по ярко-зеленой траве бегают куры и кролики. Среди беспорядочно разбросанных приземистых домов неторопливо передвигаются чернокожие люди с типично африканскими чертами лица в разноцветных, долгополых платьях или свободных, широких кафтанах. Почти все они высокого роста и крепкого телосложения. Даже у пожилых нет и намека на ожирение, дряхлость и беспомощность. Дети необычайно подвижны и развиты, а женщины явно не сталкиваются с проблемами избыточного веса.
Все мужчины – в головных уборах: белых, черных, синих трапециевидных шапочках, облегающих лоб и затылок. Большинство носят густые бороды. Некоторые подпоясаны широкими ремнями. На ногах – мягкие, искусно сплетенные сандалии явно не фабричного производства. У женщин волосы заплетены в бесчисленные мелкие косички и собраны в пучок. В волосах – изящные украшения, золотые или позолоченные.
Одежда у всех – и у мужчин, и у женщин – украшена богатой вышивкой, необычайно разнообразной по цвету и форме. Так же разнообразна и мебель, стоящая возле входа в жилища. Сделанная исключительно из дерева, она покрыта тонкой витиеватой резьбой. Здесь не увидишь и столь привычных нам полиэтиленовых пакетов – местные жители пользуются плетеными корзинами и сумками.
Поселок Иври в значительной степени автономен. Как автономна и любая африканская деревня, жители которой из поколения в поколение привыкли полагаться исключительно на собственные силы и природу, довольствуясь самым необходимым и не связывая себя обременительной зависимостью от достижений цивилизации. В поселке – свой магазин, продуктовая лавка, своя крохотная больница с отделением для рожениц, столовая, ткацкая мастерская, клуб, детский сад, школа, бар и даже спортивный клуб. На обочине – поле с возделанными грядками.
Иври не употребляют мясной пищи, даже рыбу и яйца. Куры, чинно вышагивающие в траве, и кролики – отнюдь не «живое мясо», а домашние животные и любимцы детворы. Точно такие же, как для их израильских соседей – кошки, собаки и волнистые попугайчики.
Один из обитателей поселка Иври
Иври не пользуются одеждой и обувью из кожи животных. Они не употребляют спиртного, не курят и не применяют галлюциногенные средства, которые столь популярны среди их африканских собратьев. Их жилища необычайно ухожены, а одежда, несмотря на свою красочность, очень скромна. Дети в пять-шесть лет уже носят брючные костюмчики с длинными рукавами. На головах у девочек – белые платки, отдаленно напоминающие арабские куфии.
Говорят между собой они на американском английском. У них нет ни священнослужителей, ни жрецов, нет и культовых сооружений – церквей, мечетей или языческих капищ. Им чужды ритуалы и обряды. В их украшениях нет и намека на какую-нибудь религиозную символику.
Носят белые и голубые нити на полах рубах и халатов у мужчин – цицит, образное напоминание евреям о заповедях, данных им Богом. Это – единственное формальное свидетельство принадлежности этих людей к еврейству. Ибо, считая себя евреями, Иври столь же далеки от ортодоксального иудаизма, как древние египтяне – от современных граждан Арабской Республики Египет.
Возвращение в рай
Мировоззрение Иври так же отличается по своей сути от талмудического иудаизма, как детский рисунок – от сюрреализма. Подобно сюрреалистическому художнику, классическая религия «выворачивает наизнанку» мир вещей, через абстрактные и порой нелепые формы, стремясь показать тайный смысл бытия, установить связь между зримым и сокровенным, жизнью и смертью, душой и плотью. Но подобно тому, как чрезмерное увлечение символами обесценивает замысел художника, бесчисленные догмы и запреты выхолащивают духовно-гуманистическую суть религии.
В отличие от ортодоксального иудаизма (как и от христианства и ислама) представления Иври – не более чем чистая проекция библейского идеала на повседневную жизнь. И потому они столь же просты и трогательно невзыскательны, как контуры фигурки на бумаге, обведенные рукой ребенка.
«Бог поселил человека в рай Эдема, дабы он возделывал его и хранил». В этой строчке Книги Бытия заключена вся теология «чернокожих евреев»: их отношение к Богу, миру и себе подобным. Не дожидаясь прихода Мессии и воскрешения из мертвых, они создали свой рай и поселились в нем. В этом раю нет места духовным изысканиям, религиозным толкованиям и философским построениям. Ибо они, с точки зрения иври, – интеллектуальное искушение, не менее опасное, чем соблазны материального мира. Плоды древа познания добра и зла, безобидные и привлекательные на первый взгляд, таят в себе духовный яд.
«Черные евреи» не принимают никаких религиозных текстов, кроме ТАНАХа, – в том числе и Талмуд. У них нет свода религиозных законов, комментариев к святым книгам, догматов веры, картины мироздания с раем и адом, воскрешением душ, ангелами, божественным прощением и божественным наказанием – всего того, что составляет основу каждого из монотеистических учений. У них нет религиозной доктрины в жестком смысле этого слова: они считают, что любая доктрина деспотична и лицемерна. Она подавляет человека, ограничивает его восприятие, порождает страх, гордыню, непримиримость к другим. И вовсе не способствует улучшению человеческой природы. Разве все жестокости и беззакония, спрашивают они, не совершались «именем Бога»?
Точно так же нет у Иври мистики, культов, талисманов, реликвий и могил святых. И почти нет ритуалов и обрядов. Иври не совершают омовений в миквах, не прибивают к косякам дверей мезузы и не накладывают тфилин (так как убеждены, что человек не должен подменять присутствие Бога в сердце материальными символами). Единственным внешним атрибутом веры остаются цицит, о которых упоминается в Пятикнижии.
Что касается праздников, то они соблюдают только религиозные (Песах, Шавуот, Рош ха-Шана, Йом-Кипур и Суккот) – причем в последовательности прямо противоположной той, что предписана ортодоксальным иудаизмом. Рош ха-Шана и Йом-Кипур отмечают весной, а Песах – осенью. Те же праздники, что связаны с историческими событиями (Хануку и Пурим), иври отвергают, поскольку, по их мнению, они не даны Господом, а установлены людьми. С ортодоксальным иудаизмом, кроме уже упомянутых цицит, обитателей поселка в Димоне связывает очень немногое – обряд обрезания мальчиков, совершаемый на восьмой день после рождения, и законы ритуальной чистоты для женщин. На этом сходство заканчивается.
«Тысячи лет человек занимается тем, что пытается подменить Бога, вместо того чтобы жить так, как это предписано ему Богом. Но человек не должен говорить за Бога, потому что не может знать его желаний. Бог совершает свою работу непрерывно – и когда человек бодрствует, и когда спит. Мы должны лишь благодарить его и делать то, что нам завещано», – говорит Катриэлла Бен-Исраэль, представительница Иври в Димоне.
А завещано не так уж и много. Вести естественный образ жизни, не лишая права на существование животных, птиц и рыб, так как они – часть божественного творения. Следовать Десяти Заповедям и не отгораживаться друг от друга завистью и недоверием. Использовать для лечения те лекарства, которыми наделила человека природа. Работать на земле и получать наслаждение от этого.
Иври – убежденные вегетарианцы. Ведь сказано в Книге Бытия: «И сказал Бог: вот, Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле; и всякое дерево, у которого есть плод древесный, сеющий семя; вам сие будет в пищу» (1:29).
В субботу они постятся. Тора предписывает давать отдых земле раз в семь лет. А раз так, то и человек должен раз в семь дней давать отдых своему организму. Ведь «из земли он пришел и в землю уйдет». А в течение всей следующей недели они едят, постепенно увеличивая количество еды с воскресенья по пятницу. Периодически потребляют сырую пищу и много соли. Это, утверждают Иври, необычайно полезно.
«В Торе содержатся подробные указания относительно того, как надо жить, чтобы не загрязнять свой организм и экономно расходовать силы. Мы получаем здоровье в дар от Творца и не должны пренебрегать этим даром. Человек больной, истощенный и ослабевший, чей организм загрязнен и испорчен неправильным образом жизни, никогда не сможет жить в гармонии с самим собой и получать удовольствие от жизни. Он не сможет чувствовать божественное присутствие и радоваться ему, но все время будет рабом своих болезней и страхов. В силу обстоятельств человек отказался от законов правильного питания. Но это не значит, что временное отступление от закона должно было стать нормой», – говорит Катриэлла.
Они отвергают аборты как противоречащие божественной воле и человеческому естеству. Женщины рожают в специальной «палате», расположенной в одном из домиков поселка, и к помощи медиков прибегают лишь в случае серьезных осложнений. Впрочем, врачи есть в самой общине, и в случае необходимости Иври обращаются к ним.
Одежда Иври – не только дань традициям их африканских предков, но и стремление подчеркнуть близость к природе и приверженность естественному образу жизни.
«Человек представляет Творца на земле и должен выглядеть достойно. Наша традиция одеваться так, а не иначе, передавалась из поколения в поколение. И мы считаем, что наша одежда больше всего подходит человеку», – убеждает Катриэлла.
Они живут коммуной и сообща решают текущие проблемы. Так, как это делали евреи до разрушения Храма. Так, как это было, по их мнению, заповедано Творцом. Синагогу им заменяет молельный дом, расположенный в одном из зданий, с необычайно скромным, даже скудным убранством. Это также проявление философии Иври – богатство украшений мешает человеку приблизиться к Творцу и сосредоточиться на молитве.
Они ничуть не сожалеют, что отказались от современной цивилизации с ее меркантильностью, индивидуализмом и техническими достижениями.
«Что дала человеку эта цивилизация? – вопрошает Катриэлла. – Погоню за деньгами, страх одиночества, наркотики, разрушение природы, бедность, зависть и душевные болезни. К этому мы стремимся?! Подлинное царство Божье то, в котором есть чистая вода, воздух, не отравленный ядовитыми испарениями, земля, дающая здоровую пищу, и люди, живущие в мире друг с другом. Мы не хотим этой цивилизации с ее войнами, озоновыми дырами и страшным неравенством между бедными и богатыми».
Наиболее постыдно, считают Иври, что евреи превратили Святую Землю из средоточия духовности и божественного знания в гигантский супермаркет, где все продается и покупается.
«Евреи – и светские, и религиозные, живущие здесь, – не отдают себе отчета в том, насколько они отдалились от истинной жизни!» – сокрушается Элиашув Бен-Исраэль, еще один старожил поселка и патриарх движения.
В Зазеркалье истории
Необычайно любопытны личные истории наших собеседников из племени Иври. Катриэлла, несмотря на принадлежность к черной общине США и типичную для африканцев внешность, с детства уже знала, что она – еврейка. У ее отца и матери был ТАНАХ, унаследованный ими от их родителей. Они пели песни, в которых говорилось о возвращении к Иордану и в Галилею, употребляли слова, которые, как она узнала позднее, были очень похожи на ивритские. В этих песнях и мотивах, подчеркивает Катриэлла, не было ничего христианского, ни малейшего сходства с псалмами, исполняемыми в церквях.
«Из поколения в поколение передавался рассказ о тех местах, где когда-то жили наши праотцы, о том, как разрушили Храм, как люди снимались с места и уходили», – говорит она.
Элиашув Бен-Исраэль, как и Катриэлла (они – однофамильцы), – один из ветеранов движения. Несмотря на весьма почтенный возраст, он сохранил спортивную фигуру и с гордостью демонстрирует свою физическую силу.
Элиашув вспоминает, что в его доме родители всегда говорили об Израиле и евреях. Они показывали ему картинки, на которых были изображены Храм, виды Эрец-Исраэль и древние евреи в белых одеяниях. Особенно он запомнил одну – ту, на которой старик-еврей трубит в шофар.
«Я не знал иврита, хотя у нас дома был ТАНАХ. Эта книга была очень древней, и к ней относились как к святыне. Только начав учить еврейский язык, я смог найти там какие-то вещи, о которых рассказывал мне отец», – рассказывает Элиашув.
В его сознании навсегда укоренилось представление, что где-то есть «земля евреев». Где точно, он не знал, но в детстве твердо верил, что еще его дед и бабушка даже жили там. Такими четкими и ясными были образы. Но говорить обо всем, что связано с евреями, Элиашуву (и имя у него было, естественно, другое – христианское) категорически запрещалось.
Свое происхождение, продолжает за Элиашува Катриэлла, американские черные евреи скрывали из опасений за свое благополучие. Если кто-то из детей проговаривался в школе, его высмеивали, подвергали остракизму и унижениям. Естественно, что евреи-африканцы ничего не знали друг о друге, даже когда жили по соседству. У них не было своих клубов и объединений. И уж тем более не было своих учителей, школ, раввинов или духовных лидеров. Чернокожие евреи даже не пытались, по ее словам, найти поддержку у белой еврейской общины. Сама мысль об этом казалась нелепой, поскольку белые евреи жили в совершенно ином мире – и ортодоксы, и светские.
«Мы не хотели идти к раввинам. У них были какие-то свои законы, о которых мы ничего не знали и которые представлялись нам совершенно нелепыми и вообще не еврейскими», – говорит Катриэлла.
Несмотря на все попытки Иври сохранить свою веру, она таяла. Даже те, кто знал о своем еврействе, относились к нему скептически.
«Им самим казалось невозможным, что их предки могли быть стопроцентными евреями. Но почему? Ведь в этом не было ничего сверхъестественного. Если евреи могли дойти до России, Китая или Индии, то почему они не могли прийти в Африку, которая была намного ближе?», – вопрошает она.
Исраэлиты из земли Ашан
Действительно, почему? С начала века многие исследователи обнаруживают в Центральной Африке следы еврейского присутствия среди племен, не имеющих, казалось бы, ничего общего с иудаизмом и древними ближневосточными цивилизациями.
Например, в племени ашанти, населяющем побережье Камеруна, традиционно, еще до прибытия христианских миссионеров, существовал совершенно не свойственный их соседям категорический запрет на сельскохозяйственную деятельность, охоту и даже приготовление пищи в один из дней недели. Это тем более удивительно, что у окружающих племен вообще не было принято еврейское (а позднее и христианское) летосчисление по неделям, месяцам и годам.
Ашанти практикуют также обряд обрезания, получивший распространение в некоторых районах Африки. Согласно местной мифологии, это племя вышло из некой далекой земли Ашан, спасаясь от неизвестных врагов.
Возможно, это совпадение, но в древней Палестине существует «земля Ашен», упоминаемая пророком Исайей. Окончание «-ти», в свою очередь, означает на африканском наречии «раса».
В начале 90-х годов в одной из провинций Зимбабве было обнаружено еще одно племя – лемба. Его представители утверждали, что происходят от царей, имена которых – Авраам, Моше и Давид. Племя это было языческим, но исследователей поразил укоренившийся здесь обычай раз в году трубить в огромный рог, чтобы «умилостивить» бога и убедить его даровать здоровье и благополучие всем жителям племени.
В день, когда старейшины племени дули в рог, строжайше запрещалось есть, пить и тем более заниматься какой-либо работой. Нарушивших запрет подвергали жестоким наказаниям. Ни о каком позднем еврейском влиянии речь идти не могла, ибо местные жители не только никогда не сталкивались с евреями, но и вообще были очень мало знакомы с западной цивилизацией.
Не менее удивительно и другое – среди многих африканских племен в разных районах «черного континента» распространено представление о сектантах-исраэлитах. Некоторые африканские источники сообщают об исраэлитах как о некоем прозаическом и хорошо знакомом явлении, не подвергая сомнению их происхождение.
Сделанные мимоходом ссылки на чернокожих «еврейских сектантов» можно встретить даже в описаниях современных африканских авторов, причем весьма известных. Мэри Бенсон, автор биографии Нельсона Манделы и ряда книг, посвященных истории Юго-Восточной Африки, делает сенсационное с точки зрения антропологов сообщение: «В 1921 году генерал Смит отправил воинские подразделения, которые учинили жестокую резню в деревне Бальхук, традиционно населенной сектой евреев-исраэлитов…»
Среди ряда племен на западе Африки бытует поверье, согласно которому далеко-далеко, за горизонтом и пустыней, существует «земля Кнаан», населенная такими же, как они сами, чернокожими людьми. Некоторые лингвисты – сторонники гипотезы «еврейского переселения» в Африку – находят соответствия между ивритом и отдельными африканскими словами и оборотами. Характерным примером, с их точки зрения, является слово «ain't», означающее «нет» и сходное по звучанию и значению с ивритским словом «эйн».
Версия Иври о переселении евреев на «черный континент» не выглядит невероятной. Начиная со времен царя Соломона, между Израилем и Северной (прежде всего – Северо-Восточной) Африкой долгое время существовали тесные культурные и торговые связи, намного более тесные, нежели, кстати говоря, с Европой и Центральной Азией. Еврейская община Египта в период, предшествовавший разрушению Храма, концентрировалась не только в Александрии, но была разбросана по огромной территории – от Нубии (нынешний Судан) на юге до Карфагена на западе. Вполне можно представить себе, что десятки тысяч евреев искали спасения не на севере, не в Европе, от которой их отделяло море, и не на востоке, где путь лежал через римские провинции, а на юге – в Африке. Можно также представить, что евреям удалось сохранить свою культуру и религию среди языческих племен, выжить в американском рабстве и передать память о своем происхождении потомкам – ныне свободным гражданам свободной Америки. Если европейские евреи сумели, невзирая на христианские наветы и титанические миссионерские усилия церкви, сохранить свою уникальность, то почему то же самое не могли бы сделать евреи африканские?
Благодарные изгои
Как бы ни стремились чернокожие потомки Моисея отгородиться от современной цивилизации, они все равно оказываются в зависимости от нее. Полностью стать самодостаточными они не могут. Часть одежды все равно приходится завозить извне. Овощей, выращиваемых на прилегающих к деревне пустующих землях, не хватает для нормального питания. В школе работают израильские учителя, а из городской больницы, пусть не часто, но периодически приходится вызывать «скорую помощь». Главное же – те жители киббуца, что не заняты на работе в ткацкой мастерской, на обработке земли, в столовой и в школе, вынуждены искать средства для пропитания на стороне. А это не так просто, если учесть, что они пока не считаются гражданами Израиля и находятся здесь фактически «на птичьих правах».
«Посмотри, это мой единственный документ здесь, в Израиле, – показывает Катриэлла визу, просроченную полтора года назад. – Меня могут депортировать из страны в любой момент. Фактически мы не имеем особых прав. И найти работу в таком положении очень трудно. Нас приравняли к нелегальным иммигрантам из африканских стран».
В трех израильских городах – Димоне, Араде и Мицпе-Рамоне – проживает полуторатысячная община афро-американцев, называющих себя евреями. Они могли бы без труда получить гражданство, пройдя ортодоксальный гиюр, но категорически отказываются от него.
«Абсурд! Почему мы, истинные евреи, должны проходить гиюр? – возмущается Элиашув. – Мы знаем о еврействе не меньше, чем местные раввины. У нас есть книги, подтверждающие, что мы – прямые потомки тех евреев, которые жили здесь до разрушения Храма! Как они могут так относиться к нам?!»
С горечью и в то же время с удовлетворением показывают мои собеседники свою деревню.
«Здесь, на этом месте, был пустырь с обветшалыми зданиями, которые должны были стать центром абсорбции. Но желающих поселиться здесь не нашлось, и, если бы не мы, это место превратилось бы в ночлежку для наркоманов и бездомных. Мы своими руками построили здесь киббуц, дома, возделали землю, благоустроили заброшенную территорию. Мы ничего не требовали для себя – никаких привилегий и даже помощи. Неужели мы не заслуживаем уважения к себе?» – качает головой Катриэлла.
Тем не менее и ультраортодоксы, и правительственные чиновники отказываются принимать аргументы Иври. Им разрешают жить в Израиле, но не более того. И хотя местные власти согласились построить школу для Иври, их статус не претерпел изменений.
Несмотря на неприязненное отношение со стороны государства, Иври не переносят свою обиду на весь Израиль. Рядовые израильтяне, говорят они, понимают и даже поддерживают их.
Об Америке «черные евреи» если и вспоминают, то без всякой ностальгии.
«Все ее либеральные законы – только фасад, за которым скрывается неискоренимый расизм, – говорит Катриэлла. – Мы всегда чувствовали, что из-за цвета кожи остаемся в этой стране людьми низшего сорта».
В Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и других крупных городах, где сосредоточено большинство афро-американцев, утверждают мои собеседники, царит атмосфера страха, вражды и тревоги. В Израиле нет ничего подобного. Люди не напряжены так, как в США, не испуганы и не отравлены миазмами взаимной подозрительности. А главное – здесь ощущается присутствие Творца.
«В ТАНАХе написано, что Эрец-Исраэль – особое место на земле. Мы не просто верим в это, мы это чувствуем», – улыбается Элиашув.
Бог, убежден он, соберет здесь всех евреев, в том числе и черных, благословит их, дарует им покой и благополучие. Но только в том случае, если самомнение не уведет, как это случалось раньше, избранный народ от собственного назначения.
А оно в том, чтобы благодарить Создателя, возделывать его землю и заботиться о себе – о душе и теле. Так как пренебрегающий своим здоровьем пренебрегает и Богом…
Напоследок заметим: буквально недавно несколько «афро-евреев» получили израильские удостоверения личности, и это община Иври восприняла как большую победу.
В тени Катастрофы: евреи спасенные и ассимилированные
Еще одна группа «потерянных евреев» обретается в …Польше и даже Германии. История их связана с Катастрофой и потому особенно трагична. Это дети и внуки тех еврейских детей, которые были спасены от нацистов соседями или священнослужителями. Многие из них попали в монастыри, став не только поляками, но и рьяными католиками. И потому само открытие своей принадлежности к еврейству для них – огромная травма.
Некоторые истории поистине фантастичны. Михаэль Фреунд рассказывает об адвокате во Врацлове, который узнал о своем происхождении в 32 года. «Кто-то попросил его заняться делом о возвращении имущества еврейки, бежавшей из Польши в США в годы войны. Он пошел в местный муниципалитет, начал рыться в документах, и обнаружил, что женщина эта – …его тетя. Потрясенный, он спросил у матери, что это значит, и она рассказала ему то, что всю жизнь скрывала: он – еврей. Мало всего этого, так он еще женат на ревностной католичке. Семья пережила тяжелый кризис, но теперь все нормализовалось, а самое интересное, что сын их хочет пройти гиюр и жить в Израиле».
Другая, не менее драматическая история, произошла с 23-летним немцем, который также хочет теперь перейти в иудаизм. Проблемой этого парня был …нос. Большой, породистый еврейский нос. На все вопросы, откуда такой нос в арийской семье мать уклонялась, а потом «сломалась» и рассказала свою историю. Она – дочь крещеной еврейки и немца. Когда началась война, ее отца мобилизовали в Вермахт, а мать сумела спастись и спасла ее. После двух лет службы отца послали вместе со взводом на расстрел евреев. Он отказался, был брошен в концлагерь и замучен там. Мать выжила, однако свое еврейство всячески скрывала. И если бы не нос, то парень бы, наверное, так и не узнал о своем прошлом…
По словам Михаэля, подобные случаи – отнюдь не редкость. Сегодня в Польше проживает около десяти тысяч евреев по крови, чьи деды детьми были спасены от Катастрофы.
Воронежские геры: трудный путь к Иерусалиму
Однако еще более, нежели возвращение в лоно иудаизма «потерянных евреев», поразительно желание стать евреями тех, кто никогда никакого отношения к еврейству не имел. И настойчивое, неимоверное упорство в этом стремлении, несмотря на все испытания и лишения.
Сегодня, говорит глава добровольческой организации «Шавей Исраэль» («Возвращенный Израиль») Михаэль Фреунд.
В мире есть две большие группы неевреев, всеми силами добивающиеся того, чтобы просоединиться к отверженному народу. Первая группа – жители Перу, Бней-Моше. В массе своей – это индейцы из района Кахимарки. В прошлом католики, они в свое время под влиянием протестантских миссионеров покинули католическую церковь, и начали изучать Ветхий Завет, т. е. ТАНАХ. Знакомство с ТАНАХом многих из них заставило пойти дальше, и перейти в иудаизм. С необычайной настойчивостью они добивались прохождения гиюра, и, в конечном счете, многие из них репатриировались в Израиль.
Вторая большая группа – наши соотечественники. В Израиле их зачастую называют «субботниками», однако термин этот неправилен. Ибо те, кто живут здесь, прошли гиюр и являются стопроцентными евреями, соблюдая заповеди куда прилежнее и внимательнее, чем многие израильтяне.
Движение за реформу православия в духе западного протестантизма началось в России двести лет назад, во времена Екатерины II в Воронежской области. Часть его последователей стали баптистами и адвентистами, но часть пошла дальше и вообще отказалась от христианства, приняв еврейство. Где и как они приняли иудаизм, сказать трудно. Известно, что некоторые из них отправлялись для этого в Литву, где была влиятельная еврейская община и известные всему миру раввины.
Предполагается, что в начале XIX века в Воронеже проживало до 20 тысяч геров (дословно – «возвращенных»), которых здесь называли «субботниками» и всячески травили (а что еще прикажете делать с мужиком, который добровольно называет себя евреем?).
Бесконечные унижения и гонения заставили их сделать чудовищную ошибку – обратиться к царю-батюшке с просьбой о защите. Это было все равно, что мышке попросить защиты у кошки. Царь-батюшка, «сердобольный» Александр I отдал распоряжение сделать все, дабы обратить «сектантов» в христианскую веру, а если те не одумаются, то высылать в Сибирь. У геров «забривали» детей в армию, отбирали имущество, гнобили погромами и, в конечном счете, отправляли в Сибирь – стойкие русские мужики еврейской веры отказывались ломаться под царским прессом. Прибежищем для большинства из них стало поселение Старая Зима под Иркутском.
Впоследствии, когда гонения чуть ослабли, некоторые вернулись в Воронеж, а другие поехали на Украину, и были перемолоты там нацистским молохом. Часть обосновалась в нынешнем Волгограде, и была спасена только благодаря разгрому немцев в сталинградской мясорубке. Репатриация геров Воронежа в Святую землю происходила в XIX и начале XX века, и стала массовой в начале 90-х годов.
По данным Фреунда, сегодня на территории бывшего СССР все еще проживает 15–20 тысяч геров, и они мечтают о репатриации.
Дополнительно: