Родительская категория: Рекомендованные Материалы

Борис Стругацкий о проблеме еврейства и антисемитизма

Источник

Отец мой, Стругацкий Натан Залманович, – стопроцентный еврей, сын Херсонского еврея-адвоката и еврейки, домашней хозяйки. Мать, Литвинчева Александра Ивановна, – дочь стопроцентного русского мужика, выбившегося в прасолы, и русской женщины – домашней, разумеется, хозяйки. Согласно «Директивам по обращению с евреями на территории рейхскомиссариата Остланд» (опирающимся на так называемые Нюренбергские законы): «Евреем считается тот, кто происходит, по меньшей мере, от трех дедушек или бабушек, которые в расовом отношении являются чистокровными евреями. Евреем считается также тот, кто происходит от одного или двух дедушек или бабушек, чистокровных евреев…» Поскольку среди четырех моих дедушек-бабушек двое являются «в расовом отношении чистокровными евреями», я по законам Третьего Райха являюсь евреем (со всеми вытекающими отсюда последствиями). Однако, не могу не заметить, что по законам еврейского государства Израиль, евреем может считаться только тот человек, мать которого является еврейкой. Так что, с точки зрения законопослушного израильтянина, я – типичный гой, то есть кто угодно, но не еврей… Впервые я, мальчик домашний и в значительной степени мамочкин сынок, встретился с еврейским вопросом, оказавшись учеником первого класса ленинградской школы. Совершенно не помню, от кого именно, но от кого-то из моих новых знакомых я впервые услышал тогда слово «жид». Надо сказать, что школа научила меня многим новым словам (например, «б…», «е…», «п…»), и слово «жид» не особенно выделялось среди них: все это были слова гадкие, тайные и обозначающие нечто дурное. Если бы тогда кто-нибудь спросил меня, кто это такой – жид, я без запинки ответил бы, что это такой очень нехороший человек…


В нашей школе антисемитизм никогда не поднимался до сколько-нибудь опасного градуса. Это был обычный, умеренный, вялотекущий антисемитизм. Однако же, быть евреем не рекомендовалось. Это был грех. Он ни в какое сравнение, разумеется, не шел с грехом ябедничества или, скажем, чистоплюйства любого рода. Но и ничего хорошего в еврействе не было и быть не могло. По своей отвратительности еврей уступал, конечно, гогочке, который осмелился явиться в класс в новой куртке, но заметно превосходил, скажем, нормального битого отличника. Новую куртку нетрудно было превратить в старую – этим с азартом занимался весь класс, клеймо же еврея было несмываемо. Это клеймо делало человека парией. Навсегда. И я стал Николаевичем…

Потом мама моя обнаружила мое предательство. Бедная моя мама! Страшно и представить себе, что должна она была почувствовать тогда – какой ужас, какое отвращение, какую беспомощность! Особенно, если вспомнить, что она любила моего отца всю свою жизнь, и всю жизнь оставалась верна его памяти. Что она вышла замуж за Натана Стругацкого вопреки воле своего отца, человека крутого и по-старинному твердокаменного – он не колеблясь проклял свою любимую младшенькую Сашеньку самым страшным проклятьем, узнав, что убежала она из дома без родительского благословения, да еще с большевиком, да еще, самое страшное, – с евреем!.. Я плохо помню, что говорила мне тогда мама. Кажется, она рассказывала, каким замечательным человеком был мой отец; как хорошо, что он был именно евреем – евреи замечательные люди, умные, добрые, честные; какое это красивое имя – Натан! – какое оно необычное, редкое, не то что Николай, который встречается на каждом шагу… Бедная моя мама. Иногда мне кажется, что именно в этот вечер – сорок пять лет назад – я получил спасительно болезненную и неописуемо горькую прививку от предательства. На всю жизнь. И кажется мне, что именно тогда дал я себе клятву (хотя, конечно, не давал я ее себе ни тогда, ни позже), которая звучала (могла бы звучать) примерно так: «Я – русский, я всю свою жизнь прожил в России, и умру в России, и я не знаю никакого языка, кроме русского, и никакая культура не близка мне так, как русская, но. Но! Если кто-то назовет меня евреем, имея намерение оскорбить, унизить, запугать, я приму это имя и буду носить его с честью, пока это будет в человеческих силах».

Когда сейчас, спустя полвека, я пытаюсь вспомнить и проанализировать свое тогдашнее, детское, отношение к еврейскому вопросу, я нахожу его, это свое отношение, вполне рептильным. Мне не нравилось считаться евреем. Я не хотел быть евреем. Я ничего не имел против евреев, – точно так же, как ничего я не имел против армян, русских, татар и белорусов, – но я не чувствовал себя евреем, я не находил в себе ничего еврейского, и мне казалось несправедливым расплачиваться за грех, в коем я не был повинен. Все вокруг были русские, и я хотел быть как все. Кто придумал эту блистательную формулировку: «Чувствуете ли вы себя евреем?» Впервые я услышал о ней от своего старшего брата, когда он с отвращением и ненавистью рассказывал мне, как в конце 40-х на одном из комсомольских офицерских собраний ихний главный политрук допытывался у него прилюдно: «Но вы, все-таки, чувствуете себя евреем, лейтенант, или нет?» Дилемма тут была такая: либо ты говоришь, что чувствуешь себя евреем, и тогда моментально оказываешься весь в дерьме, ибо в анкетах повсюду стоит у тебя «русский», а также и потому, что самолично, при всех, расписываешься в своей второсортности; либо ты говоришь правду – «нет, не чувствую» – и опять же оказываешься в том же самом дерьме, ибо ты Натанович, и ты на ский, и ты выходишь натуральным отступником и предателем…

Я, между прочим, и до сих пор не знаю, что это, все-таки, значит – «чувствовать себя евреем». У меня сложилось определенное впечатление (в том числе и из разговоров со многими евреями), что «чувствовать себя евреем» – значит: жить в ожидании, что тебя в любой момент могут оскорбить и унизить без всякой на то причины или повода. Я не знаю также, и что значит «чувствовать себя русским». Иногда мне кажется, это означает просто радоваться при мысли, что ты не еврей… Если верить знающим людям, государственный антисемитизм в СССР имеет свою (достаточно сложную) историю. Первые 20 лет после революции его, вроде бы, не было вовсе. Это было время, когда даже проявления бытового, коммунального, антисемитизма карались по закону – жестоко и беспощадно, как и все, что каралось по закону в те времена. Признаки казенного юдофобства обнаружились в 1937 – 39, когда возникли и стали крепнуть связи с нацистской Германией, – это было естественно: в новых условиях кадровая политика требовала определенной корректировки. Этот первый всплеск естественно сошел на нет с началом войны, но после перелома к победе в 43-м вновь появились признаки казенной неприязни к «этой нации», – признаки, на мой взгляд, уже не поддающиеся простому рациональному объяснению. С этого момента государственный антисемитизм уже только крепчал. Он вырвался наружу в конце 40-х (безусловно как результат проамериканской позиции нового государства Израиль) в виде бескомпромиссной борьбы с «безродными космополитами», в дальнейшем он все набирал силу – круче, беспощаднее, истеричнее – и должен был, видимо, достигнуть апогея в 1953-м («дело врачей-вредителей», подготовка поголовного «добровольного» переселения евреев за Полярный круг), но тут главный творец внешней и внутренней политики умер, и апогей не состоялся – наверху началась борьба за власть, и начальству стало не до евреев.

Наступило длительное затишье, совпавшее по времени с Первой Оттепелью и в значительной степени, разумеется, порожденное ею. Потом – конец Оттепели, провал косыгинской реформы, новое обострение идеологической борьбы и – Шестидневная война. Не знаю, как развивались бы события, если бы эта война не произошла; думаю, очередной пароксизм был все равно неизбежен, ибо настало время закручивания гаек. Но Шестидневная война и почти радостный разрыв отношений с Израилем оказались событиями, открывшими новую, динамичную, эру в еврейском вопросе…Слово было найдено – сионизм, и найдена была мера пресечения – бескомпромиссная идеологическая борьба, переходящая в борьбу с замусоренностью кадров. Возник и начал быть государственный антисемитизм периода Застоя…Создается и шумно функционирует Антисионистский Комитет («Генерал Драгунский и его труппа дрессированных евреев»). Пишутся и стотысячными тиражами распространяются замечательные сочинения типа: «Классовая сущность сионизма», «Осторожно: сионизм!», «Фашизм под голубой звездой» и т. п. А время от времени (редко) большие начальники выступают на весь мир с заявлениями a la Ильф-и-Петров: евреи у нас, да, есть, а вот вопроса нету, вопрос – это выдумки сионистов, с которыми мы ведем последовательную борьбу…

По моим наблюдениям, антисемитизм вполне поддается классификации. Я бы выделил три основных класса (типа, вида, жанра): Бытовой – он же коммунальный, он же эмоциональный – вездесущий, вечный, всепогодный, беспринципный, ненавязчивый, эфемерный, непреходящий, неуязвимый, полиморфный – все с него начинают, все с ним знакомы, все подвержены ему и все ему подвластны. Бытовой антисемитизм висит над нашей страной как смог. Сама атмосфера быта пронизана им – точно так же, как матерной бранью, которую все мы слышим с младых ногтей и которая сопровождает нас до гробовой доски…Рациональный, он же профессиональный – это уже более высокая ступень юдофобии, достояние людей, как правило, образованных, испытывающих определенную потребность обосновать свои реликтовые ощущения и обладающих способностями это сделать. В подавляющем большинстве случаев профессиональный антисемитизм поражает людей, столкнувшихся с лицом еврейской национальности как с конкурентом. Он широко распространен среди математиков, физиков, музыкантов, шахматистов – в этих кругах вас познакомят с убедительными и завидно-стройными теориями, объясняющими пронырливость, удачливость, непотопляемость «этой нации» – при полном отсутствии у нее настоящей глубины, основательности и подлинных талантов. Впрочем, к носителям рационального антисемитизма следовало бы, наверное, относить всякого, кто стремится обосновать антисемитизм теоретически. «Евреи Христа распяли», «Евреи Россию споили», «Евреи революцию устроили» – бытовой антисемит охотно использует эти замечательные утверждения во время приступов и пароксизмов своего недуга…Замечательно, что и бытовой антисемит, и юдофоб-рационалист в глубине души своей (а зачастую – и на самой ее поверхности) знают, что антисемитизм – это дурно. Точно так же, как любой, самый заядлый, матершинник отлично знает, что материться – грешно и неприлично. (Видели ли вы хоть раз человека, позволяющего себе выражаться по-черному в присутствии строгого начальства?) Однако же существует целый класс юдофобов, искренне полагающих антисемитизм делом чести, доблести и геройства. Зоологический, он же нутряной, – единственная разновидность антисемитизма, носители которой гордятся собою. Признаюсь, генезис и этиология этого вида юдофобии всегда были и остаются загадкой для меня. Подозреваю, – это какая-то социопсихологическая патология, что-то, аналогичное арахнофобии – широко распространенного и совершенно безосновательного страха и омерзения перед пауками…

Антисемитизм – это мировоззрение, или, точнее сказать, мироощущение. Мироощущение не нуждается в оправданиях – оно само есть оправдание себе. Мироощущение не нуждается в доказательствах и обоснованиях! Оно само есть доказательство и обоснование. Попробуйте доказать вору в законе, что трудиться – хорошо, а воровать, наоборот, плохо. Он же с младых ногтей знает, что работать – скучно, тяжело и вообще западло, а воровать – интересно, весело, кайфово и фартово. Попробуйте доказать шарообразность Земли человеку, который с младенчества твердо знает, что Земля – плоская…

 



Если человек с детства знает, что «евреи Христа распяли», как можно объясниться с ним? Как можно с ним дискутировать? Какие доводы можно найти, адекватные ЭТОМУ уровню дискуссии?.. Мнение, что антисемитизм сегодня и здесь порождается определенными качествами, или обычаями, или действиями «лиц еврейской национальности», – это мнение столь же распространено, сколь и неверно. Антисемитизм возник столетия назад, и в те времена – да, весьма вероятно и даже скорее всего, – он был вызван совершенно конкретными качествами, обычаями и действиями тогдашних евреев. Их религиозное высокомерие… Их повышенная деловая конкурентоспособность… Их демонстративное нежелание раствориться в коренной нации и стать как все. Сами сферы их предприимчивости (ростовщичество, торговля)… Еще какие-то причины, которых я не знаю, но которые, полагаю, хорошо известны историкам и этнографам…

Все это наверняка было, и все это не имеет никакого отношения к сегодняшнему антисемитизму. Ибо сегодняшний (и вчерашний) советский еврей отличается от советского же русского (белоруса, украинца, латыша) разве что акцентом да внешностью – и то далеко не всегда. Его занятия, его менталитет, его образ жизни, его цели и принципы – общесоветские (общесовковые). В них нет ничего специфически национального, как в нынешних евреях ничего не осталось от тех пейсатых, лапсердачных, глубоко религиозных торговцев, корчмарей, талмудистов и процентщиков, которые послужили когда-то мишенью и причиной яростной ксенофобии. Поэтому искать корни нынешнего антисемитизма в средних веках так же нелепо, как искать причины нынешней религиозности людей в тоскливых страхах пещерного человека. Можно было бы искать эти корни в событиях полувековой давности, но кого по-настоящему, глубоко, так, чтобы до печенок, волнуют эти события? А нынешние евреи так мало выделяются среди прочих совков, настолько слились с ними, что никакого повода для специальной ненависти, в сущности, дать не могут. Все прежние причины давно умерли, новые – не появились. Выжили и продолжают жить одни лишь стереотипы. Нынешний антисемитизм не есть ненависть к евреям. Это – ненависть ко вполне определенным стереотипам. Иногда древним – «евреи Христа распяли». Иногда – не очень («евреи революцию устроили»). Иногда – совсем свежим, искусственно сконструированным – «евреи народ споили». И вот благодаря этим стереотипам советский человек способен всю свою жизнь прожить антисемитом, не встретившись ни разу ни с одним евреем!..

Мой личный опыт общения с конкретными людьми опровергает ВСЕ известные мне национальные стереотипы. Все без исключения. Пусть среди моих знакомых маловато англичан и немцев, но – русские, но – евреи… Их-то у меня среди знакомых – сотни! Может быть, сотен недостаточно для статистики? Может быть. Но почему, все-таки, самый пьющий из моих знакомых – еврей, а самый, так сказать, непьющий – чистокровный русак? Рубаха-парни встречаются и среди русских, и среди евреев, но почему все они, при ближайшем рассмотрении, оказываются отнюдь не рубаха-парнями, а людьми расчетливыми, политичными и себе на уме?.. Я не верю в опасность нынешнего антисемитизма. Он отвратителен, но не опасен. Я не верю даже, что антисемитские лозунги способны сегодня сколотить хоть кому-нибудь, хоть сколько-нибудь серьезный политический капитал. Слишком мало евреев осталось среди нас. Слишком мало они отличаются от всех прочих. Слишком мала доля зоологических антисемитов в социально-значимых группах населения. Государственный антисемитизм, да, – смертельно опасен. От бытового же – просто тошнит. Стыдно, что он есть. Вдвойне стыдно, когда оказывается, что им заражен человек интеллигентный. Умереть от стыда и отвращения можно, когда видишь среди антисемитов человека заслуженно известного и даже знаменитого…

Я давно заметил также, что русские – даже самые чистые, самые безукоризненно точные и тактичные в национальном вопросе – неспособны сколько-нибудь долго обсуждать еврейскую проблему. Они быстро утомляются, чем разительно отличаются от большинства евреев, готовых говорить на эту тему часами. Это, пожалуй, единственное, чем нынешний советский еврей, как правило, отличается от русского. За одним, впрочем, исключением: я имею в виду рациональных антисемитов любой национальности. Эти тоже готовы обсуждать «больной вопрос» круглосуточно. Видимо, и у них наболело.

Дополнительно:

Фильмы: 

 

Обсуждение на форуме в теме: